Едва граната отрывается от моих пальцев, сержанты начинают орать:
– ЛОЖИСЬ, СУКА, ЛОЖИСЬ, ДОЛБОËБ ЕБУЧИЙ, БЫСТРО, ПИДОР ЕБÁНЫЙ, БЛЯДЬ, ЛОЖИСЬ!..
Для надёжности они также хватают меня за бушлат и тащат вниз. В укрытии мы ждём, когда через положенные четыре секунды граната взорвётся. Сержанты гордятся, что всё сделали правильно с самим Маэстро – величайшим затупом полка.
Мы возвращаемся с полигона, выгружаем ящики с матбазой, сносим их в каптёрку. Как только я возвращаюсь в расположение и снимаю сапоги, ко мне подбегает дневальный:
– Маэстро! В каптёрку к Иванычу!
Прихожу в каптёрку – точнее прибегаю, ведь передвигаться по центральному проходу шагом духам нельзя, поэтому его называют «Взлётка». В каптёрке сержант Иванов с озабоченным видом. Рядом с ним открытый ящик.
– Ты ящики носил? – спрашивает он.
– Не я один.
– Блядь, ясно, что не один, олень ебáный! Носил или нет?
– Так точно.
– В этом лежала моя книжица. Где она?
– Не могу знать, товарищ сержант.
– Ты ёбнутый, что ли, не могу знать?! Где книжица?!
– Да какая ещё книжица?
– Э, ты охуел, базаришь?! – Иванов напускает жути в голос. – Это дембельский альбом мой! Где он?
– Я не знаю, Иваныч. Правда, не знаю.
– Маэстро! – звонко выдыхает Иванов, – Ты самый большой косячник в истории человечества. Ты просто создаёшь несчастья. Если что-то случилось, это как пить дать ты виноват. А здесь ты был в непосредственной близи.
– С такой логикой мы далеко не уедем, товарищ сержант…
– Да ты вообще охуел, что ли?! – подскакивает Иваныч. – Упор лёжа принять!
Он прокачивал меня минут сорок. Всё это время спрашивал, где книжица. Я в упор не видел никакую книжицу. Иваныч злился всё больше, а потом вдруг успокоился и велел мне встать.
– Я одного не понимаю, Маэстро, – сказал он. – Как тебя, вот такого затупка, девушка ждёт? Она что, не знает, какой ты?
– Это вы не знаете, – процедил я.
Иванов чуть улыбнулся, будто смягчаясь.
– А фотка есть? – спросил он игриво.
У меня было фото Ангелины, в моём блокноте, в тумбочке.
– Да, – признался я.
– А покажи?
Я вышел из каптёрки, побежал, взял фотографию и прибежал с ней в каптёрку. Показал Иванову фото улыбающейся грудастой Ангелины. Он потянул к фотографии пальцы. Я не хотел отдавать, но понимал, что иначе будет хуже. Отдал. Он посмотрел и сказал:
– Красивая. Прямо очень. Поверить не могу, Маэстро, что у тебя такая охуенная тёлка.