…Генерал за окном перешел улицу, осмотрелся и завернул за угол – как раз к нашему подъезду. Это был сухонький, строгого вида старичок, военный доктор, в очках и с малиновыми отворотами шинели. Я отошел от окна и сел за неоконченные стихи. Но рифма что-то не подбиралась…
Вдруг брат, тот самый, на костюм которого я рассчитывал, вбежал в мою комнату с взволнованным видом.
– Вот – достукался – пришел доктор из корпуса – проверять, болен ли ты…
С понятным смущением я вошел в гостиную. В гостиной сидел тот самый сухонький генерал, который переходил улицу.
– Зашел познакомиться, – сказал он, протягивая мне обе руки. – Я – К., редактор «Студии Импрессионистов»…
* * *
…Ярко начищенная медная доска. Доктор медицины К., часы приема. А повыше, на красном сукне двери, кнопками приколот клочок оранжевого картона:
КЛУБ РАВНОДЕЙСТВУЮЩИХ. АСОЦ-ХУД-ПОЭТ-ФУТ-КУБ, ИМПРЕССИОНИСТОВ.
Квартира большая, солидная. Приемная с тяжелой мебелью – чехлы, люстры, канделябры, бронзовый медведь с блюдом пыльных визитных карточек.
На столе – старая «Нива», на стенах – пожелтевшие группы: «Военно-медицинская академия 1879 г.», «Ярославль 1891 г.». Все как полагается.
Но вперемежку с номерами «Нивы» и проспектом Ессентуков – «Помада» Крученыха, обклеенная золотой бумагой, как елочная хлопушка, альманах «Засахаре кры» и обличительный увраж «Тайные пороки академиков». И на стенах, вперемежку с группами, – картины.
Картины, мало подходящие для докторской приемной: малиновые, бурые, зеленые, лиловые. Там серый конус на оранжевом фоне, здесь желтый куб на бледно-синем, между ними что-то пестрое, всех цветов, и по пестроте – надпись «Астрахан… сельд…».
Это все работы самого К. Подарки друзей и единомышленников по «асоц-худ-фут-кубу» – украшают кабинет.
В кабинете, у большого письменного стола, в мягком свете лампы – две фигуры. Дымя душистой папироской, заложив руки в карманы мягкой серой тужурки, поблескивая золотыми очками, – доктор беседует с пациентом.
Сразу видно, что сидящий напротив – пациент. И вряд ли не душевнобольной.
У него вид желтый и истощенный, взгляд дикий, волосы всклокочены. Говорит он заикаясь, дергаясь при каждом слове, голова трясется на худой, длинной шее. Он берет папиросу и не сразу может закурить – так дрожат руки. Закурил и сейчас же бросает, хватает новую папиросу, чтобы опять бросить…