Иногда он что-то порывисто шепчет. Доктор, поблескивая очками, кивает седой головой и делает карандашом какие-то пометки. Отмечает ход болезни. Пишет рецепт.
Но прислушайтесь к их разговору.
– Отлично, – говорит доктор. – Форма бытия треугольник. Следовательно, душа треугольна.
– Ддддаа, – дергается «пациент». – Тттрреугольна иии пппррямоугольна.
– Хорошо, – кивает доктор. – Значит, запишем: «Душа – мысль – треугольник. Смерть – чрево – круг…»
– Ннет, – волнуется «пациент». – Ннет… Пишите: ччрево – ддрево.
– Но, дорогой мой, вы увлекаетесь. Почему же древо? Ведь наша задача формулировать как можно точнее…
– Ддрево, – настаивает «пациент». – Ддрево. – Голова его начинает трястись сильнее. – Ддрево-ччрево…
– Ну, хорошо, хорошо – не волнуйтесь, милый. Древо так древо. Идем дальше. Жизнь. Смерть. Что потом? Искусство?..
– Искусство – укус-то! – просияв, вставляет «пациент».
Доктор тоже сияет.
– Находчиво. Поразительно. Глубоко. Укус-то. Браво-браво… Но – это не формула. Давайте искать формулу. Что вы скажете о слове «сосуд»?
Это основополагатель русского футуризма К. и «гениальнейший поэт мира» «Велимир» Хлебников составляют тезисы философского обоснования нового направления. Но каждую минуту картина может измениться: с Хлебниковым сделается страшный припадок падучей, и его собеседнику придется вспомнить о другом искусстве – врача.
* * *
Эта солидная квартира, эти группы по стенам, эти генеральские погоны, золотые очки, неторопливые манеры седеющего профессора – все это призрачное.
Несколько лет назад в этой квартире жил действительный статский советник К. Принимал пациентов, ездил на лекции, писал научные статьи – делал все, что полагается делать, жил, как полагается жить. В свободное время он немного занимался живописью, бывал на выставках. Но свободного времени было мало: начатые картины по месяцам валялись неоконченными. Вон там, в темном проходе, еще висит одна: «натюморт» – кувшин, два яблока, рыба. Старательно, аккуратно выписано. Действительный статский советник К. подражал фламандцам.
Но в один холодный январский день К. уехал, как обычно, в госпиталь или в Академию, и больше не вернулся. В его шинели и очках, с его лицом и походкой, открыв дверь его французским ключом, в эту квартиру вошел другой человек…
Между десятью утра и семью вечера доктор медицины, действительный статский советник К. где-то в закоулках засыпанного снегом Петербурга потерял свою прежнюю душу.