В такие моменты страха и неопределенности Гласберг вспоминал свое детство в Доброй – одной из тех казенных еврейских земледельческих колоний, которые были созданы по приказу Александра I еще в начале XIX века. Эксперимент ставил целью не только освоение новых земель Новороссии, но также борьбу с пьянством и зарождавшейся ксенофобией. Предполагалось, что, получив во владение по 40 десятин плодородной земли и денежную ссуду на переезд, евреи забудут о прибыльности винной торговли и станут земледельцами. Однако эксперимент оказался неудачным. Рубленые избы, куда заселяли переселенцев, были плохо построены и быстро приходили в негодность; что же касается самих колонизаторов, они не умели возделывать землю и, чтобы прокормить семью, были вынуждены возвращаться к привычным заработкам в городах, отправляя в казну небольшой штраф за отлучку – 1 копейку в день.
Отец Гершома продержался в статусе переселенца недолго – около семи лет, и эти первые семь лет своей жизни Гласберг вспоминал с благоговением. Он жил спокойной, пусть и не всегда сытой, деревенской жизнью, не зная страха погромов, который сейчас лишает детства и делает бездомными его сыновей. Это была та константа, образец по настоящему счастливой жизни, который он стремился приблизить с помощью тяжелого труда и который возникал в его уме всякий раз, когда он пытался успокоиться.
Внезапный стук в дверь заставил Гласберга опомниться. С улицы послышался встревоженный голос соседа Полякова:
– Эй, Гершом, ты здесь? Открывай! Погром!
Гласберг отворил дверь. Поляков был не один. На пороге стояли его друзья-единоверцы – руководители еврейского отряда самообороны, организованного в городе пару недель назад: братья Гальперины, Израэль Лисин, Шломе Сигал, отец и сын Куперманы и Мойше Шапиро. Будучи уверенными в том, что евреи не могут рассчитывать на защиту городской администрации (газета «Гамелиц» сообщала, что в тех городах Новороссии, где волной прокатились еврейские погромы, местные власти либо бездействовали, либо были не в состоянии – в силу малочисленности полицейского аппарата – утихомирить разъяренную толпу), они решили защищать себя сами.
– Гершом, пойдем, дадим отпор!
Гласберг взял приготовленные для этого случая вилы и вышел во двор. На улице уже заметно ощущался запах гари, виднелись клубы дыма. Обежав несколько дворов, командиры отряда собрали около пятидесяти человек и в таком составе двинулись навстречу толпе. Гершом шел и думал о своей лавке. Может, стоит вернуться и защищать дом? Чего стоят полсотни плохо вооруженных людей против тысячной толпы? С другой стороны, как он один сможет защитить себя и свое жилище? Его мысли сбивались. Думал он и о детях, в особенности, о новорожденном малыше Арье, которого они с женой ласково называли Левушка. Если с ним, с Гершомом, сейчас что-нибудь случится, его младший сын никогда не узнает отца. И все же Гласберг не мог вот так запросто бросить своих друзей, поэтому он шел и шел, ничем не выдавая свое смятение.