Осталась лишь изуродованная девушка, лежащая на густом ковре из мха.
Я вскочил и бросился к еще теплому телу в безумной надежде хоть как-то помочь.
Увы, с простреленной грудью и головой не живут.
Я опустился возле покойницы и закрыл той глаз. Как ни странно, сегодня вид убитого человека не вызвал приступов рвоты. Лишь дикую обиду и злость.
– Почему? – прошептал я, ощущая, как в уголках глаз скапливаются слезы. – Чем мы это заслужили?
– Тем, что ленивы и слабы, – безжалостно ответил демон. – Идем, спешить пора – уж время истекает.
Я вскочил и ненавидящим взглядом уставился на птицу. Ох как же много мне сейчас хотелось сказать! Однако…
Он прав. Мертвую я не воскрешу. Нужно думать о себе.
И мы продолжили путь, останавливаясь лишь сходить в туалет, да перекусить. Ворон, впрочем, лишенный обычных человеческих потребностей, непрестанно подгонял меня – своего спутника. Или все-таки раба? Сложно было понять, кто я теперь. Ладно, будем решать вопросы по мере поступления. А главной проблемой прямо сейчас стали ноги, гудевшие просто невыносимо и невозможность остановиться на нормальный привал.
***
Мы разменивали часы на километры, продвигаясь к опушке.
С каждой минутой, с каждым пройденным шагом, я ощущал все возрастающее сопротивление неизвестной сущности, из-за чего эмоции скакали, как у ПМС-ящей девчонки-эмо, перебравшей с ягой: то бросало в ярость, то мучало страхом, то накрывало отчаянием. Спросив у демона, не связаны ли такие перепады настроения с подходящим к концу временем, и получив утвердительный ответ, лишь ускорил шаг.
Но становилось только хуже. Гул в ушах усиливался, и я начал различать слова, нашептываемые женским голосом. Слышал дурацкую и страшную песенку, пророчащую смерть.
И чем ниже опускалось солнце, тем больше злого торжества звучало в голосе неведомой женщины и тем отчетливее различал я сказанное ею.
Тени удлинились, сумерки вот-вот готовы были опуститься на землю, а мы все брели, прибираясь через завалы, ступая едва проглядывающими звериными тропами, обходя опасные – по мнению ворона – места. И с каждой потерянной секундой в сердце копилось все больше и больше страха.
Лишь одна мысль очень скоро затмила собой все остальные, оставшись в гордом одиночестве внутри черепной коробки: «Мы не успеем, не успеем, проклятье, не успеем же!»