Париж менялся, и, к великому счастью, можно сказать, что он процветал. Многообразие его вкусов поражало многие страны Европы: средняя жительница столицы имела шесть пар чулок и пятнадцать рубашек, а также корсеты на все виды парадных и обыденных выходов. Мода для Франции имела вес неподъемный для других стран и порой даже для самой Франции, но это лишь повышало ее мотивацию и стремление выйти в мировой лиге первенцем.
Католическая Франция имела ряд особенностей: так, например, в отличие от протестантского севера, эта часть страны гордится обилием церковных праздников, которые были нерабочими днями, как и воскресенье. Нередко в такие дни дворяне собрались в поместьях для игры в бильярд и различного рода азартных игр, в аллеях для боулинга, которые располагали у себя в поместьях самые богатые и уважающие себя из дворян, для игры в петанк, же-де-пом или, как ее чаще называют, игра яблоком>1. Помимо всего прочего маркизы и виконты питали немалый интерес к гольфу и скачкам на ипподроме. Да, Франция цвела не только весной.
Гувернантка дома Леруа застала хозяев за утренним чаепитием, когда принесла позолоченный конверт на серебряном подносе. Приглашение, высланное из поместья Ришелье. Подумать страшно, какой доход имел каждый из жителей поместья, если одно их письмо завораживает даже на вид.
“Неужели сам прием будет столь же красив, как это письмо?” – подумала Мадемуазель.
– Мэриан, милая, мы с отцом надеемся на твое благоразумие, – выдержав неловкую паузы для привлечения внимание дочери, Мадам Леруа дополнила. – Стоит ли нам просить тебя вести себя подобающе?
– Ни в коем случае, матушка, – звонко отрезала девушка, перелистывая страницы книги. – Но тогда Вам стоит посетить всех Ришелье без моего сопровождения, также могу предложить Вам слукавить о моем не здравии, – дополнила она. – В прочем, лукавить не придется, ежели вы все-таки решитесь отправить меня на празднование, то тогда Вам придется навсегда оставить свою честь и достоинство на пороге Шаронтона или Санлиса>2, ведь после беседы с господами из высшего общества мой разум скорее всего поглотят самолюбие и тщеславие, – она выдержала паузу, лукаво вчитываясь в страницы, – хотя с такими чертами я предпочитаю не жить и вовсе, – закончила она, хлопнув книгой.
– Бога ради, и когда ты успела стать такой заносчивой? – спросил отец. – Я не желаю слышать подобных речей, мне ни капли не льстят твои глумления, – резко выразился он.