С одной стороны, я был бы рад, если бы кто-то из ребят поддержал меня в моём предприятии, но с другой – наличие компаньона прибавляло ответственности за чужую жизнь, нести которую я был не готов. Моя собственная смерть, в сущности – не самая большая потеря для мира, особенно сейчас. С таким же успехом мне на голову мог свалиться горшок с фиалками. Но смерти кого-либо из ребят я бы себе не простил. Да и что мне сказать семье? Вряд ли мне дадут уйти, если узнают, что на это меня подвигла обычная «детская сказка» – вероятнее всего, решат, что я повредился умом от стресса за время учёбы, и упекут, куда следует. И, возможно, будут правы. Может, и Тимиан тоже прав, и мне стоит бросить эту затею, пока не поздно? Но от одной этой мысли внутри всё сжималось и противилось. Мой выбор был уже давно сделан, а я всё боялся взглянуть себе самому в глаза и принять правду. Я должен идти.
С этой мыслью я встал и достал с пыльной верхней полки походный рюкзак, который приобрёл почти за бесценок на ярмарке прошлым летом, по возможности тихо встряхнул его, расправил и заглянул внутрь, прикидывая, какой объём вещей смогут одновременно выдержать и он, и мои плечи, на которых сейчас уже лежал весь груз ответственности, свалившийся на меня с моим решением. Окидывая взглядом комнату, дремавшую в полумраке, я цеплялся за всё, что могло оказаться полезным, и уже составил было в голове целый список, когда понял, что большая часть из того, что могло действительно пригодится, находится за пределами моей комнатки с косым потолком. Да и вряд ли мне разрешат многое забрать с собой – снаряжение и форму я должен был получить на месте. Тогда я подошёл к книжной полке, достал с неё книгу чжулунских мифов и легенд со вложенными атласами, исписанными вдоль и поперёк заметками моим неразборчивым вихляющим почерком, и раскрыл её на том месте, где начиналась Сказка. Я знал это место наизусть – сколько страниц от форзаца нужно взять пальцами, чтобы открыть её точно в том самом месте, где печатный текст сменялся рукописным. Как ручного зверька погладив ладонью рыхлую бумагу, явно вклеенную внутрь после печати, я с уверенностью бросил книгу в рюкзак. Затем подошёл к столу, залпом допил почти остывший настой, вырвал кусочек листа из блокнота и на этом клочке записал: