, в котором живо сменяли друг друга образы будущих дней, и я с трепетом следил за ними, как за чарующим танцем виллис – они то возносили меня в парящие сады, то низвергали в самые глубины подмира в объятия самой Белоры
13. О войне я разве что читал и слышал много баек и правдивых рассказов от тех, кто пережил столкновение с йонсанцами полвека назад, и все они были многогранными и непохожими. Что из этого могло ждать меня, прими я решение уйти или, напротив, остаться? Как просчитать события наперёд и быть уверенным, что выбор твой будет верным? Можно было предполагать что угодно в пределах своей фантазии, а моя казалась безграничной – она бушевала, как бурное море, и я задыхался в пучине его солёных волн. В этой никому не подвластной стихии на кон ставилась моя жизнь. Я устал гадать. Противоречивые видения опутывали меня тяжёлыми цепями и клонили к холодной земле. Никому не дано знать будущего. Только ковать его самому.
Калитка тихонько скрипнула. Затворив её, я прошёл по извилистой дорожке между высоких зарослей разноцветных дельфиниумов и сел на пороге, прислушиваясь в тишине к лёгкому аромату цветов и ночной прохлады. Нащупав в кармане ключи, я выложил их рядом на ступени и принялся расшнуровывать ботинки, которые кинул затем в корзинку к злополучной бутылке виски. Я вошёл в дом неслышно, чтобы не потревожить покой ни семьи, ни спящих соседей, преодолел ещё одну дверь уже в нашу часть дома и прежде, чем подняться по лесенке в свою комнату, нашёл за занавеской возле окна накрытую блюдечком глубокую миску с остатками сметанного торта. Его оказалось меньше, чем я рассчитывал, но мне всё равно стало тепло на душе – Дельфина, моя младшая сестра, тоже любила этот торт не меньше моего, и я готов был отдать ей хоть весь его без остатка, но всё же для меня всегда оставался кусочек, с красивой малиновой ягодой на верхушке. Меня всегда здесь ждали.
Я вытащил сонный сбор из маминого шкафчика над камином, набрал в кружку воды и поставил её в свой ботинок так, чтобы она не касалась звонких боков миски и бутыли, пока я поднимаюсь по ступеням. Уже в комнате я сел за стол напротив окна, включил лампу, накрыв её сверху платком, чтобы сделать свет мягче, разогрел на горелке воду и оставил настаиваться сбор, накрыв кружку сверху блюдечком. От столешницы всё ещё исходил запах горелого лака, хотя вчерашним вечером я не единожды целиком протёр мыльной водой и стол, и пол, и даже стены. Торт я ел руками прямо из миски и упивался минутами спокойного счастья. Мои сомнения, словно тени, отпрянули в страхе от этого крохотного проблеска света, но он вскоре угас, и тени вновь расползлись, а я вернулся к тому, о чём размышлял уже целый вечер. Отставив миску и облизнув пальцы, я смотрел в тёмный сине-лиловый омут, разверзшийся в кружке, будто в глубину собственного разума. Всё, что я видел там – это сплошной океан хаоса. Я приоткрыл окно в надежде, что прохладный ночной воздух прояснит мои мысли.