Земле покажусь я зёрнышком.
Но птицей несытой, взмывающей,
Ох, ей не успеть до солнышка.
200 лет
Французской революции
или Приглашение в Париж
Мне – в Париж? Простите, не очень трудно.
Не трудней, чем к Богу в Елисейские поля.
Только есть страна, там развалин груды
Не зажили и
всё ещё болят.
Но туда не то, что в Париж, простите,
Потрудней, чем к Богу в Елисейские поля…
Мне бы в Русь-страну, за кордон, – пустите! —
Мне бы в Русь-страну, там же кровь моя.
Не оттуда ль сны в подсознанье рвались,
И кружил в мозгу чей-то Лик Святой?
А под-над горой, где наш храм взорвали,
Где театр возрос, как бурьян пустой,
Там воскресный гул до сих пор не тонет…
Мне бы в Русь-страну… я б не знала сна,
Обнищав бы шла, изодрав ладони!..
Что Париж… Париж… Ах, оставьте нас!
Я вспомню о тебе, Земля!
Твоих примет живое просторечье
Всё мимо уст и душ смертельной сечи
Мимо; и мимо взгляд.
Но это… покуда ноги – твердь,
Опору чувствуют и тело – в равновесии.
Нас разлучит, как стих и музыку, и песни
Нашей никому уже не спеть.
Но стих о музыке воспомнит.
И грех восполнит свой невосполнимый.
И всё, что чуждо и теперь гонимо,
Ярчайшей явью мысль обгонит.
И обоймёт.
Река – рекой, а месяц – месяцем предстанет,
И образов чреда блистать устанет,
И сердце-призрак о земном вздохнёт.
…Цветочек комнатный засох,
Полить забыла. Забываю.
Живому – что? – земля живая.
Но станет призрачному – Бог.
Терзало, ранило
и там, внутри, металось
Волной вздымалось, пенилось в груди…
Всё приняла
в свою
пред миром
малость.
И всё приму,
что грянет впереди.
Но не печаль… порой пустым кривляньем,
Не радости высокомерие
к рабам своим,
Не звёзд позорное закланье,
Не смерть, не поклонение гробам
Святым…
и даже не любовь
с её забавой,
Влеченьем
к стихотворной шелухе…
Я знаю, Стих, один лишь Стих кровавый,
в раскаянии и во грехе,
Один лишь он, молитв моих терзанье,
Всю правду выдюжит, до полного толчка!
И длиться будет вечно умирание
И вечно – отпевание сверчка.
И вечность слёз спадёт в вечернюю предмрачность.
И Мрак увижу я, Великий Мрак-Отец!
Какая сладость в нём! Какая в нём прозрачность!
Какая звучность! Не для глохнущих сердец…
Ах, вижу я:
молекулой потомка ворочается Он,
как зверь в своей глуши.