Как зверь берложный, сам себе котомка
Бесценных яств для зябнущей души,
Хоть столько солнц вокруг, с их бледными лучами…
В мохнато-тёплой, тёмной пышности своей
Он сам в себя глядит спокойными очами.
Что видит Он, никто не вызнал тайны сей!
Не вызнал мир скупой, слепой, материальный…
Он крошки звёзд клюёт – клюёт! – с Его стола!
Но что пред Ним весь этот сонм астральный,
Галактик сонм?! Я трогать их могла.
Седого мальчика несла я на руках…
Теперь я вижу век загубленный воочию.
Голов снесённых и окровавленных плах,
О, сколько нужно было для виденья ночи.
Седого мальчика несла я на руках.
Что пережил он, отрок поседелый?
В каких сжимала жизнь его тисках?
Его скупое маленькое тело?
Несла его, рождённого никем.
Откуда он? Не знаю. Ниоткуда.
Седые волосы, похожие на шлем,
Лицо прикрытое, не выпукло и худо.
Но знаю я, что сын теперь он мой.
Я ласковое что-то говорила…
Я говорила: «Вот придём сейчас домой…
Что дом есть у него теперь, я говорила.
И тесно так прижав его к себе,
Вдруг чувствую, он резко отстранился —