– Книжечку читаем?
Илья продолжал смотреть в книгу.
– А ну положить книгу! Смотреть на меня! – как никогда страшно, закричал Пужатый, с силой хлопнув раскрытой ладонью по столу.
Все затрещало, книга упала на пол.
Коботу уже некуда было смотреть, и он со страданием взглянул на Пужатого. Тот сидел весь красный и тяжело дышал.
– Алексей Степанович, я думаю, пора наконец… – начал Илья.
– Кобот, что вы делали сегодня ночью? – перебил его Пужатый.
– Я… что? Спал, ночевал…
– Где? Адрес?
– Да что, при чем тут… на работе, то есть у сослуживца…
– Интересная у вас работа, я замечаю… Адрес я спрашиваю!
Илья Давидович понял, что лучше не выламываться, а спокойно отвечать на вопросы, чтобы Пужатый перебесился, понял, что не прав, и отстал. Однако адрес сослуживца действительно невозможно было вспомнить теперь, в таком лихорадочном состоянии.
– Не помню точно сейчас. Я так могу показать, а завтра спросить могу.
– Значит, где были ночью, не помним? Или, может быть, не хотим вспоминать?
Жилы на шее у Пужатого вздулись и мерцали. Он встал, окинул комнату внимательным взглядом и, хлопнув дверью, вышел.
Илья застонал, вскочил, стал метаться. Подбежав к двери, однако не совсем, чтобы не было вида, что он подслушивает, замер. Через некоторое время раздался звонок – пришел Василий, ученик Федора, принес вермуту, плясал, напевая что-то восточное. Федор внушительно выговаривал, что портвейн пантеишнее вермута. Неожиданно раздался властный голос Пужатого:
– Не шуметь! Передвигаться по квартире осторожнее! В квартире – Кобот!
* * *
Поздно вечером, когда все уже утихли, Илья на цыпочках пошел по коридору в туалет, с опаской прислушиваясь на каждом шагу. Нащупав дверь, он медленно, чтобы не скрипела, открыл ее, вошел и стал тихо-тихо закрывать.
Вырвался грохот, в коридоре вспыхнул свет. Пужатый схватился за почти уже закрытую дверь и рванул на себя с пронзительным криком:
– Стой, гад! Теперь не уйдешь!!!
Илья до крови вцепился в ручку, однако дверь неотвратимо распахивалась. Кобот затравленно вскрикнул и закрыл голову руками.
Пужатый с полминуты постоял в дверях, грозный, как памятник, и, ничего не сказав, быстро пошел в свою комнату, оставив после себя тревожный запах винного перегара.
* * *
Часа через три, когда Кобот стал задремывать на диване, куда он прилег не раздеваясь, в коридоре послышался резкий, неприглушенный стук сапог. Прямо в ушах заскрипело страшное шуршание, и потом голос из громкоговорителя: