(7 августа 2014 года).
Поздней осенью 2014-го я прилетела в родной город. Была в редакции «Звезды». Галина Кондратенко спросила, могу ли я послать Самуилу Лурье книгу Евгения Шварца «Позвонки минувших дней» из Мюнхена. Объясняет: «Там его предисловие… Ему будет приятно». И книгу мне протягивает. С радостью соглашаюсь, знаю, что из Германии книга дойдет быстро и надежно. Не более трех дней. Возвращаюсь в Мюнхен. Пишу Лурье, все объясняю, спрашиваю его почтовый адрес. Получаю такой ответ: «Что касается Шварца, мне было бы приятно, если бы Вы посчитали эту книжку моим скромным подарком».
Очень трудно открывать и перечитывать письма 2015 года:
«…Желаю Вам всего хорошего в Новом году. Каким бы он ни оказался, должно же найтись и в нем что-нибудь хорошее… Будем на что-нибудь надеяться. Или просто любить друг друга. Нас так мало, что это легко».
«Работать – нет, не работаю, а только мечтаю: как выглядел бы текст, если бы я смог его написать. Спасибо, способность читать вернулась. Но трачу ее в основном на Салтыкова-Щедрина. Не забывайте меня. И всем, кто меня помнит, передайте, пожалуйста, мой привет».
Так что – вот: привет от Самуила Лурье всем, кто его помнит, читает и перечитывает.
Андрей Арьев. Бабочка жизнь
Среди ушедших друзей есть несколько человек, память о которых с горизонта моего сознания вряд ли исчезнет. С 7 августа 2015 года один из отчетливых на нем силуэтов – Самуила Лурье, Сани, как большинство приятелей его называли. А примкнувшие к приятелям – Сашей. Как к Самуилу, насколько помню, я к нему вообще ни разу не обратился со дня знакомства – летом 1959 года, когда мы уехали на практику в диалектологическую экспедицию и поселились вдвоем в псковской деревне Логово. Мы только что закончили первый курс филфака, и представления о жизни уже тогда были у нас расписаны литературными узорами. Почти синхронно, переиначивая Маяковского, мы резюмировали: «Вот и для нас уготовано Логово!» Оно нам понравилось. Изба с вполне бодрыми стариком и старухой стояла на околице, вместо изгороди за ней простирался склон заросшего оврага с «псковскими далями» в перспективе. Старик ловил вершей рыбу в недалеком озерце, старуха пряла свою пряжу. С хозяевами отношения сложились идеальные: мы подворовывали для них сено, они потчевали нас огурцами с медом. Тот самый набор, над которым желчно посмеивался Достоевский, прочитав «Анну Каренину»: дескать, Толстой думает, если он научился есть огурцы с медом, то народной жизни причастен. Мы, в отличие от толстовского героя, ведать не ведали, что «к сотовому меду огурцы свежие подаются». Для нас это было экзотическое лакомство, в привычное глаголание о тяжелой крестьянской доле никак не вписывающееся.