Иосиф Бродский, возможно, с чрезмерным пафосом, но справедливо заметил: «…Россия, в отличие от народов счастливых существованием законодательной традиции, выборных институтов и т. п., в состоянии осознать себя только через литературу, и замедление литературного процесса посредством упразднения или приравнивания к несуществующим трудов даже второстепенного автора равносильно генетическому преступлению против будущего нации».
У поэта речь о текстах. Это как будто не связано прямо с нашей книгой – книгой воспоминаний. Но нет, связано. Возвращаясь памятью к умершему писателю, мы, как по литераторским мосткам, неизбежно приходим к его живым текстам. Об этом у Самуила Лурье в повести «Меркуцио»: «Была у меня такая блажь, я иногда ей предавался: навещать якобы умерших якобы моих персонажей. Литераторов. Тех, про кого по-настоящему думал. Пытаясь вызвать и возвратить. Да, самое большее – на какую-нибудь минуту. Да, только в мое воображение. Полагаю, впрочем (да и просто верю), что пребывание человека даже в одной чьей-нибудь не его голове, даже всего лишь в качестве субъекта неких грамматических конструкций, реально и резко отлично от распыления, от растворения, от исчезновения в Ничём с координатами Нигде и Никогда».
Без этого усилия памяти сам предмет нашей любви тускнеет, теряется и приходит в негодность. Его реальная особенность и уникальность изживаются без переживания. Получается такой скрытый оксюморон, внутри которого пребывает бо́льшая часть человечества еще при жизни литератора. А уж после его смерти… Ладно Пушкин – укоренился, по крайней мере, в трамвайной перебранке. Другим хуже. Очертания стираются, имя подтекает, письма посылать некому или некуда.
Одно такое письмо все же нашло С. Л. Эссе известного критика и историка литературы было напечатана в журнале «Знамя» (2012. № 9). Называлось оно «Мастер», и был ему предпослан двусмысленный эпиграф: цитата из телефонного разговора Сталина с Пастернаком о Мандельштаме. Претензии к герою эссе высказаны в первых же строках: не открыл нового Гоголя, не разрушил ни одной дутой репутации, не создал своего литературного направления, не воспитал учеников, не выработал собственную эстетическую концепцию. «Его статьи, рецензии, книги – отнюдь не энциклопедия русской (ну пусть только литературной) жизни.