Глаза у Зорова изумрудные, котовские, с прищуром, лицо тоже крепкое, как и фигура, смуглое от сочинского загара. Стабильное какое-то лицо – стабильность источал весь его облик.
Петр отчего-то, глядя на Зорова, вспомнил события сегодняшнего утра, награждение и слова Президента: «Я о вас много наслышан, Петр Дмитрич. Давно хотел познакомиться, да вы ведь все за пределами нашей Родины трудились на благо России. Спасибо вам. Трудные задачи выполняли, и я уверен еще послужите. Знаю, что в другом ведомстве теперь, но враг все тот же – терроризм».
«С кем воевать по одну сторону баррикад? С этим майором?» – думал Горюнов, когда они уже прошли в самолет, сдали оружие пилоту в сейф и заняли свои места.
Но как ни накручивал себя Петр, Зоров ему был симпатичен своей аккуратностью в одежде и в прическе – это не поза, не заносчивость, а уважение к профессии и к окружающим. Сам Горюнов не придавал значения одежде, только если в качестве элемента маскировки. Саша накупила ему одежды, решив, что все старое пригодно только для поездок за город.
С Мироном Горюнов уже немного общался, когда разбирались в каракулях Недреда. Петр взял с подчиненным покровительственно-насмешливый тон, а майор не обижался – смотрел ему в рот, узнав, что эту бесценную тетрадь полковник раздобыл самолично.
Когда они уже пристегнулись, а самолет, подрожав от нетерпения перед взлетом, начал свой судорожный разбег, подпрыгивая на стыках сырой от зимней слякоти бетонки, Зоров подался к Горюнову:
– Петр Дмитрич, я вас поздравляю с госнаградами.
– Что за сорока на хвосте принесла?
– Володин, – кивнул с улыбкой майор и поерзал в кресле. – Все хотел спросить, этот ваш арабский акцент… Вы не в России родились?
– Ну если Тверь это теперь не Россия… – пожал плечами Петр. – Не копай, майор, меньше знаешь, язву не наживешь.
Горюнов ухитрился уснуть в неудобном кресле самолета и проспал все полтора часа. Ему снились древние улицы Мардина и лежащая на грубых булыжниках окровавленная Зарифа. Она оставалась неподвижной, но вдруг улыбнулась и поднялась, а в ее руках оказалась грудная Манечка. Из-за спины курдянки тот толстый полицейский продолжал стрелять, но пули отскакивали от Зары, как от резиновой. А она все улыбалась и шла…
Он проснулся, обуреваемый ужасом. Вспомнил совет своей бабушки, когда снится дурной сон, три раза повторить: «Куда ночь, туда и сон». Беззвучно шевеля губами, он последовал совету.