Повинуясь давно заведённым правилам, последний Зрински просыпался каждое утро ровно в семь часов. Ночной туман ещё окутывал скользкие стены замка, и предутреннее совиное уханье глохло где-то вдали, когда граф лениво потягивался, похрустывая костями, и недовольно морщился. После чего звонил в прикроватный колокольчик, взывая к дворецкому: «Нико-о-о-ла!» – и старчески хрипя на букве «о».
По правде говоря, был ли граф таким уж старым? Доподлинно неизвестно. Однако в душе он чувствовал себя как истинный трёхсотлетний сухарь. Умываясь по утрам из фаянсового кувшина, он ворчал, что вода несвежая и пахнет скверно, полотенце убийственно жёсткое, а зубной порошок ни на что не годится.
Обыкновенно за завтраком граф почти ничего не ел, только надкусывал «чёрствый» хлеб с «протухшим» паштетом. Яйца и вовсе были исключены из меню, потому что всё было чёрт знает как не только с ними, но и с теми, кто их несёт, доставляет в замок и подаёт к столу.
После скудного завтрака граф отправлялся на прогулку – единственный обряд, поддерживавший в нём связь с окружающим миром. Оттого, вероятно, что сетовать было некому, Зрински немного успокаивался на природе, морщины на его худом лице разглаживались, и он величественно обходил свои ветхие владения.
Всё выглядело покинутым в этих местах. Обветренные каменные стены с ржавыми кольцами для упряжек давно не слышали стука лошадиных копыт, некогда аккуратно подстриженный сад так же аккуратно засох, растрескавшуюся деревянную ограду в заднем дворе оставили даже жуки короеды, а горбатая ива, уходившая корнями в пропасть над обрывом, казалось, вот-вот рухнет вниз.
Завершив прогулку, граф вновь становился мрачен и груб, запирался у себя до обеда, а к ужину мог и вовсе не явиться. И услужливому Николе в полном одиночестве приходилось подолгу дожидаться его у стола с остывающими блюдами.
* * *
Этот день выдался таким же унылым, как и все предыдущие. Погода стояла пасмурная. Как обычно обругав завтрак, граф раздражённо махнул в сторону дворецкого и отправился на свою одинокую прогулку. Из кухни Никола видел удаляющуюся фигуру с согнутыми по-стариковски плечами.
В саду было промозгло, и граф неспешно шагал, то и дело останавливаясь вдохнуть сырого воздуха, поудобней устроить в руке трость или откашляться. Он два раза обошёл разрушенный фонтан, силясь вспомнить, где тот раньше включался, постоял у ивы, зачем-то несколько раз ткнув в её скрюченный ствол тростью, пробурчал пару ругательств себе под нос возле покосившейся садовой скульптуры и повернул назад к замку, чтобы запереться наверху назло всему миру и собственному дворецкому.