Еще полчаса. Резкий, пронзительный сигнал, ослепляющий, яркий холодный свет и громогласный голос надзирателя: Подъем!
Привычными, отработанными до автоматизма телодвижениями я поднялась, быстро расправила одеяло, накрыла покрывалом кровать и встала в шеренгу. Смотря на противоположную стену, ожидала дальнейших указаний.
Направляя на каждого из нас портативный детектор жизненных признаков, надзиратель внимательно смотрел на показатели:
– Ты! – резко произнес он, указывая на одну из моих соседок, – в изолятор.
Я сжалась, перед внутренним взором сразу возникло полностью белоснежное пространство. “Белая ордалия” – так мы ее называли между собой. Все, абсолютно все, в той комнате было белым, от мебели до еды, которую приносили люди, также в белом. А еще там была угнетающая, сводящая с ума тишина. Как правило, человек возвращался из изолятора через два-три дня, но время проведённое там казалось вечностью. Я вспомнила свои ощущения. Сначала страх и паника, а потом бесконечное одиночество. Казалось, тоска и безнадежность навсегда поселились во мне. И сколько бы раз я там ни находилась, все эти чувства я испытывала как первый раз. Изоляция была необходима, чтобы не распространить инфекцию. Это фундаментальное неоспоримое правило. Мы выходили оттуда полностью здоровыми и чистыми, а это главное условие выживания в лагере. Но страх остаться в этой пустоте все время преследовал меня. После “Белой ордалии” не было ни желаний, ни стремлений, лишь жажда услышать хоть какие-то звуки…
Из воспоминаний меня вывел резкий голос надзирателя:
– Четвертая форма одежды. Все свободны.
Через несколько секунд вся группа уже стояли возле помывочной. Солдат было около ста человек, мы действовали как единый организм, это хорошо, это правильно. Воины должны быть именно такими, никаких вольностей.
Медленно продвигаясь в очереди, я закатала рукав на левой руке. Раз в месяц нам вкалывали необходимые для жизни витамины и минералы. За жизнь в благоприятных условиях я была признательна Главной и нашим кураторам, ведь за стенами купола царили смерть и упадок.
Дежурная медсестра, женщина в летах, быстро перебирая ампулы, ввела мне в предплечье инъекцию светло-розового цвета. Я заметила, что мне поставили совсем другой укол, чем обычно, но не стала заострять на этом внимание. Болезненное непривычное жжение разлилось по руке, но задавать вопросы я не стала. Уверена была, что ответ будет один: "так надо". И я не сомневалась в словах надзирателей. Наверняка меня бы уже не было, если бы я не попала в этот лагерь.