В глубине расщелины, как позже выяснилось, лежал телефон, сломанный гелиограф и даже радио (правда, не полностью укомплектованное). Там же находились и раненые, в том числе начальник поста мичман Эймонт.
У входа стоял человек в нашей пехотной форме, разодранной до пояса, сжимавший в руках трофейную «арисаку». Чуть в стороне лежало больше десятка убитых японцев и «мосинка» с расщепленным ложем. Еще две «арисаки», тоже совсем непригодных, были брошены неподалеку. У одной обломился приклад, другая с перекошенным затвором и вся испачкана кровью. Боец тоже в крови. За его спиной, уже во входе в укрытие, виднелись еще японские винтовки и патронные подсумки, просто сваленные в кучу.
Он стоял, широко расставив ноги, и молчал, буравя пришедших тяжелым, мутным взглядом. Увидев моряков, тряхнул головой, словно прогоняя морок, быстро смахнул пот с лица, проморгался, торопливо огляделся еще раз, а потом осел всем телом, со стоном выдавив воздух из легких.
Сначала решили, что ранен. Кликнули санитара, споро срезавшего остатки гимнастерки и нательной рубахи. Оказалось что кровь не его. Из бумаг, извлеченных из лохмотьев, выяснилось, что это вольноопределяющийся Илья Гуцук. После осмотра солдата напоили водой, умыли, одели в чистое, и он, совершенно неожиданно, заплакал. Но быстро успокоился и немного пришел в себя.
Илья оказался совсем молодым парнем с хорошо сложенной атлетической фигурой и ростом за шесть футов. Из ранений на теле были лишь многочисленные синяки, ссадины да царапины. Он понимал, о чем спрашивали, но не отвечал. Просто устало кивал головой и смотрел в одну точку перед собой. Только когда лейтенант чуть не силой влил в него граммов сто коньяка из своей фляжки, парня явно начало «отпускать».
Его пока оставили в покое, спешно поправляя потрепанные укрепления. После того как здоровенный детина из кочегаров «Ушакова» положил рядом с входом в расщелину большущий мешок, глухо звякнувший металлом, он взглянул на него и задумчиво сказал:
– Бомбочки? Это хорошо! А у нас еще до вечера вчера все кончились. А жалко.
Заметив его шевеление, кочегар достал из кармана сверток, в котором обнаружился ломоть хлеба, кусок сала и луковица. Положив это на плоский камень, сказал участливо:
– Оклемался малость? Ничего! Ты поешь, сразу полегчает! Теперь-то уж, поди, все хорошо будет! Вон какая силища за нами стоит!