У дверей сидел Тихой, сверлящий тяжелым взглядом. Позади несся разъяренный, как бык, Яков. Не найдя выхода, Марк остановился, как загнанный в угол кролик. Яков в ту же секунду повалил мальчишку на землю, резко, до хруста позвоночника развернул его лицом к себе. Марк ужаснулся тому, в какой ярости пребывал Яков: его брови нависали над суженными хищными глазами, мокрый рот перекошен, нос по-собачьи сморщен. Яков занес над Марком кулак, и градом посыпались тяжелые каменные удары. Удары мясника.
– Ты знаешь, что с ним случилось?! – он кричал во все горло, уже не боясь, что кто-то из деревенских выйдет на шум, – Он! Был! Разодран! У меня на глазах!
С каждым словом на лицо Марка обрушивался кулак. Лицо полыхало от горячей крови, которая заливала рот, нос, глаза, стекала по красным щекам. Яков плотно прижимал руки Марка к земле, наступив на них острыми коленями. Тело затекало. Яков кричал и бил, бил, бил. Марк услышал голос мамы, голоса других женщин, а потом и мужчин, выбежавших на улицу. Якова взяли под руки и стали оттаскивать от обмякшего тела Марка, но он успел нанести несколько ударов по животу и ногам прежде, чем его увели в сторону. Рыдающая мама склонилась над Марком, стала вытирать ему лицо передником, но он быстро пропитался кровью.
– Не прощу! – орал Яков. Его пожилая мать мельтешила прямо перед глазами парня, пытаясь успокоить сына, но ярость застилала глаза Якова, и он не видел никого, кроме своего заклятого врага – Марка. – Я убью тебя! Я спать не могу с тех пор! Я вижу их каждую ночь! Я слышу, как он кричит! Я не дам тебе жить! Ты будешь страдать! Как он! Страдать, как он!
Лежа на земле, Марк пытался дышать через рот, но сладковатая горячая кровь заливалась прямо в горло. Мама и еще две женщины смогли усадить его на скамью около дома. Болезненным взглядом Марк осмотрелся и понял, что Тихой так и сидит на этой самой скамье с той же кружкой браги. Он даже не шелохнулся, когда Яков избивал Марка, даже не смотрел в его сторону, будто ничего и не произошло. Мама начала умывать Марка из ковша, но он был не в силах даже пошевелить болящими руками, сидя на скамье, как тряпичная кукла.
Тихой медленно встал, покачнулся и наконец-то посмотрел на Марка сверху вниз. Взгляд его полон презрения.
– М-да, – просипел он, наблюдая, как его женщина умывает лицо сына. – Даже отпор не дал. Как баба.