– Ну так назовите его. – Произнес он уже спокойнее, голос тоже был красивым, когда не звучал злобно.
– Тирис Алири. А вас? Петр Васильевич сказал, что я лично должна познакомиться, таково условие собеседования.
– Ксандер Бекетов.
И мужчина медленно двинулся к столу. Я смотрела как завороженная на его странные осторожные движения и внезапно опустевший взгляд. В голове что-то не складывалось. Разница потенциалов между стоящим и двигающимся мужчиной была так огромна, что вызывала чувство смещенной реальности. Бекетов-младший резко выкинул вперед руку, нащупал стол, изменил траекторию, и, обогнув дорогую столешницу, сел в кресло.
А в моей голове взрывались целые вселенные ненависти. К себе, к Бекетову-старшему, к этой жизни, которая никак не может перестать подкидывать мне неприятные сюрпризы. Потому что в этот момент я вдруг все поняла. Я его узнала. Так вот почему профессор ни слова не сказал о своем сыне. Потому что Ксандер был абсолютно слеп. Я вспомнила, примерно полтора-два года назад, когда я только переехала в этот Округ, тяжело приживалась, и как подружилась с Ларой, большой любительницей желтой прессы. Память услужливо восстанавливала события, выуживая, наконец, ту самую потерянную картинку, которая складывалась сейчас в очень неприятный паззл в моей жизни.
Мы с Ларой тогда отдыхали от занятий и валялись на траве около небольшого, поросшего белыми кувшинками водоема, впитывая в себя последние теплые деньки золотой осени. Холодные ветра уже начинали дуть в вечеряющем городе, не боясь разгоряченного закатного солнца, но днем воздух был еще ласковым, словно прощающимся, мол, не забывайте, я вернусь и все станет как прежде. Я была тогда еще весьма трудным собеседником, но Лару это не смущало – лишь бы ее слушали. Она любила рассматривать новостные ленты, подключив голографическое изображение прямо с планшета, громко обсуждать увиденное, а главное, критиковать современную моду, которой она никогда не следовала.
– Как думаешь, когда-нибудь войдут в моду цветастые юбки и крупные серьги? – потрясая своими сложно переплетенными конструкциями в ушах.
– Мода циклична. Войдут, конечно. И выйдут. – Она спрашивала об этом человека, у которого из одежды было три черных футболки и три белых, да пара старых джинсов. Мода интересовала меня примерно, как муравья изобразительное искусство.