Ведьмы обрадовались и загоготали.
«Тише, – велела им самая старая беззубая ведьма. – Не претендует ли кто из присутствующих здесь на Франческо Кабири? Не нужен ли он кому живым?»
Ведьмы притихли.
Мой долг, – потупился барон Беранжье, – был выйти из укрытия и заступиться за гостя. Но я струсил. Я так испугался, что рубашка взмокла от холодного пота, что горло окаменело и онемел язык.
Тут старая беззубая ведьма, выждав паузу, произнесла: «Молчание – знак согласия».
Я смалодушничал, – сказал барон, – даже не предупредил друга об опасности. И когда он слёг, все решили поначалу, что прихворнул немного от чужеродности климата. С переезда от своих солёных ветров, апельсиновых садов и кипарисовых рощ к нашим снегам и сосновым борам.
Моя супруга к тому времени начала вставать. Присмотра Хильды за ней требовалось меньше. Я посулил повитухе награду, если станет уделять внимание и Франческо, если сумеет выходить его. Я понадеялся, что Хильда, соблазнившись наградой, перешлёт болезнь на карлика Юсуфа, не станет губить христианскую душу. Я не думал, что помогаю ей обречь на погибель драгоценного друга.
И лежит теперь мой любезный Франческо в подземелье Беранжье. И лежать ему там – дожидаться весны. Стыть, обложенному мешками льда, пока земля не оттает и не сделается возможным устроить ему достойное погребение или же, забальзамировав, отослать тело в Геную.
Длинные тени уползли из залы вслед за бароном Беранжье, брат-прислужник увёл его устраиваться на ночлег. Отскрипела лестница. Инквизиторы не ожидали от ночного пришлеца такого грозного свидетельства. Они не позаботились заранее о том, чтобы хорошо осветить залу для допросов факелами, – ограничились тем, что принесли с собой три масляных светильника. Один из них по завершении допроса монахи отдали со своего стола барону.
Дружно помолчав в полутьме вослед ушедшим, брат Фома и брат Лотарь высказались единодушно о том, что нельзя им не доверять свидетельству благородного господина. Свидетельству рыцаря, признавшегося, как он сам пользовался колдовским зельем и летал на шабаш. Свидетельству покаяльца, рассказавшего суду, что имел он возможность попытаться спасти жизнь христианина, но смалодушничал это сделать. Повинившемуся, что более недели скрывал в замке явную ведьму. Не доносил барон инквизиторскому суду, пока чувствовал зависимость от бесовки, пока не были сняты шёлковые швы с живота Генриетты, пока Хильда продолжала пеленать и расхаживать баронессу.