Дорога до манежа оказалась действительно недолгой. Шатры располагались довольно близко друг к другу. Си́рин вновь очутился внутри тускло освещённого помещения. Мужчины вкатили платформу на середину манежа, и Джеймс медленно увеличил длину цепи. Его напарник опасливо отошёл подальше. Гилберт посмотрел на Джеймса. В уме он прикидывал, сможет ли отобрать у него ключи, спикировав с высоты? Но без рук, с завязанным клювом, он вряд ли сможет одолеть двух мужчин. К тому же, если каким-то чудом он всё же сможет завладеть ключами, быстро открыть наручники вслепую не получится. Си́рин даже не видел, где именно там располагалась замочная скважина. А пока он возится со своими оковами, там уже и подмога подоспеет. Глупых попыток побега у него уже было предостаточно, и все они закончились, так и не начавшись. Лучше всё как следует продумать и выбрать наиболее подходящий момент.
– Что же ты стоишь, лети, птичка, лети, – подал голос Джеймс.
Гилберт слишком долго стоял в задумчивости и уже почти забыл, зачем они здесь. Под куполом шатра его ждал маленький осколок счастья – полёт. Так вперёд! Пора вернуть себе надежду. Гилберт взмахнул пару раз крыльями. Не слишком ли они ослабли в унылом бездействии? Не попробуешь – не узнаешь! Оттолкнувшись от платформы, си́рин взмыл в воздух. Пьянящее чувство полёта кружило голову, но через мгновения всё тело резко дёрнулось, и Гилберт чуть не прикусил язык. Неверно рассчитав длину цепи, он врезался в её ограничения. Выругавшись про себя, си́рин продолжил лететь по кругу. Первое впечатление восторга и нахлынувших тёплых воспоминаний испорчено раздражением и злостью на эту угнетающую цепь. «Далеко не улетишь, ты всё ещё мой пленник», – ехидно смеялась она лязгом своих звеньев. И всё же маленький кусочек полёта согревал душу. Приятно делать то, для чего ты был рождён. Крылья – гордость си́рина, а небеса – его обитель.
Через пару кругов Гилберт услышал свист Джеймса:
– Эй, птах, пора спускаться!
Неохотно си́рин пошёл на снижение и встал на платформу. Лебёдка втянула длину цепи и мужчины повезли его обратно в клетку. С непривычки мышцы ныли, но это была приятная боль. Гилберт чувствовал бодрость, и настроение у него поднялось вопреки беспросветности заточения. Глаза лучились радостью, а крылья взбудоражено подёргивались.