Песнь Гилберта - страница 7

 В этот день Гилберт проснулся и понял, что качка стала слабой, почти совсем прекратилась. На лестнице приближались незнакомые голоса.

– Я просил Вас привезти пару особей, а не целое племя! Куда мне столько сирен?

– Я подумал, что часть из них могут не пережить длительного путешествия. И Вы не поверите, но так и случилось. В пути пару сирен погибло. К тому же мы добыли для Вас совершенно уникальную особь.

– Посмотрим на Ваш товар, капитан, а после я уже приму решение. Подождите, сначала меры предосторожности! Надеваем ушные затычки. Поглядим на них, а потом уже обсудим подробности на палубе.

– Как Вам будет угодно.

 Вскоре в тусклый свет настенной лампы вышли двое мужчин. Гилберт едва смог поднять голову, чтобы их рассмотреть. По правде говоря, он с большим трудом даже открыл глаза, чтобы их увидеть. Си́рин лежал ничком у стены и тяжело дышал. Ангус тоже был вялым и худым, но всё же держался на когтистых лапах. Сирены были крепче, и у них хватало сил злобно шипеть на новоприбывших пришельцев. Капитан жестом указал на Гилберта. Впрочем, недовольство и злость скользнули на лице мужчины: в такой важный момент эта «уникальная особь» имела наглость иметь нетоварный вид. Его спутник внимательно осмотрел пленников, останавливаясь перед каждым на почтительном расстоянии. В конце концов, он удовлетворённо кивнул и направился к лестнице. Капитан последовал за ним.

– Берти, ты понимаешь, о чём говорили эти люди? – нервно спросил Ангус.

 Гилберт хотел что-то ответить, но из горла его вышел только сухой кашель. Он повернул голову к другу. Последнее, что он увидел, – это встревоженное лицо собрата, после чего тяжёлое небытие навалилось на него, и Гилберт потерял сознание.

 Первое, что он почувствовал, – это свежий воздух. Не было ни вони испражнений, ни тухлой еды, плесневевшей на полу. И всё же качка никуда не делась. Но она была какой-то другой, более слабой, но ритмичной. Гилберт открыл глаза. Что ж… Вновь решётка клетки. Но всё остальное изменилось. Вокруг была куча деревянных предметов квадратной и округлой формы с какими-то надписями, небо сверху затянуто крепкой грязной тканью. Гилберт обернулся и увидел в квадратном проёме лес. Деревья высокие и величественные раскинулись по обе стороны дороги, совершенно не похожие на те, что росли на родном острове си́рина. В воздухе витали сладкие запахи неизвестных цветов, где-то вдали пели птицы. Гилберт хотел ответить им свистом, вдохнуть свежий воздух полной грудью, всем своим существом, и осознал, что клюв его туго связан. Он хотел снять путы руками, но и они не были свободными. Да ещё и совершенно затекли, не слушались, как будто были набиты ватой. Мышцы плеч мучительно ныли. Гилберт попробовал их потереть крыльями. Боль не ушла, но всё же слегка притупилась. Также си́рин увидел, что больше не был голым. Кто-то надел на него тунику. Гилберт ещё раз как следует огляделся. Рядом – ни души. Си́рин постарался пристроиться поудобнее спиной к решётке, чтобы можно лицезреть полоску голубого неба. Как здорово было бы сейчас взмыть вверх, разрезать крыльями воздушные потоки, ощутить порывы ветра на лице, врываться в мокрые пушистые облака. Наверное, ему стоило сейчас больше беспокоиться о своей судьбе, о том, что случилось с Ангусом и сиренами, были ли они где-то поблизости, увидит ли он их ещё вновь, но сил на это совершенно не осталось. Гилберт был вымотан болезнью. Сквозь вялость и тошноту начинал пробиваться голод. Лучшее, что с ним произошло за последнее время, – это любование этим маленьким кусочком зелёного пейзажа, смутно напоминающим о доме и свободе.