– Доброе утро! – говорит.
Вайолет, вскочив, подбегает к матери. Угрюмый Натан не двигается с места.
– Доброе утро! – с энтузиазмом восклицает Вайолет.
Уже год или около того она недолюбливает мать, а потому безудержно демонстрирует дочерние чувства.
Надеется, что ли, посредством бурно изображаемой радости вызвать из небытия ту, прежнюю мать, еще не так давно внимательную и заботливую? Очень может быть.
Натан басит (вернее, изо всех сил пытается):
– Привет, мам.
Я-то все про тебя знаю, не забыла? Мне незачем подлизываться. Я твой мужчина, и это надолго.
Дэна с Робби и не замечают: стоят какие-то парни с кружками у холодильника.
– Вайолет, как по-твоему, родит хомячиха сегодня хомячат? – говорит Изабель.
– По-моему, родила уже, пока мы не видели.
– Что ж, девочкам нужно иногда личное пространство. Натан, не будешь больше обижать Саманту?
– Она толстая.
– И все-таки попробуй не огорчать ее, ладно? Ни к чему унижать человека.
Натан пожимает плечами. Ничего, мол, не обещаю.
– Не виновата же она, что влюбилась, – добавляет Изабель. – Все, мне пора.
– Я кофе сварил, – говорит Дэн.
– Заказала уже в “Старбаксе”, заберу по пути. Опаздываю дико.
Пусть и рассеянная последнее время, в этой роли Изабель по-прежнему хороша: мать, прекрасно знающая, о чем спросить (беременная хомячиха, бедняжка Саманта, безумно влюбленная), а о чем не спрашивать (проблемы Вайолет со сверстницами, оценки Натана). Вечно спешащая мать: ее люди ждут, и без нее ничего не начнется.
И как она научилась быть такой, пусть даже ради детей? Как Дэн усвоил этот тон? Они, трое взрослых, вечно импровизировали и со временем вроде бы охотно признали повзрослевших Натана и Вайолет ни больше и ни меньше как младшими членами стихийно сформировавшейся команды, по каким-то туманным юридическим причинам названной семьей. И теперь Робби шокирован, поскольку вдруг осознает (и как он это упустил?), что семья и есть то самое, чем стали эти люди, более или менее непреднамеренно, – некий конгломерат, который переживет и разлад, и даже предвидимый Робби развод, и без его присутствия здесь выживет тоже. Утрата любимого дяди, может, и разрывает сердце, но мир продолжает существовать, и география все та же, и погода.
Изабель спешит к выходу – буйство волос полуукрощено посредством полунебрежного узла, белая блузка расстегнута до той петли, где проходит граница между стыдливостью и эксгибиционизмом, – а Робби тем временем проверяет свой инстаграм. Пост Вульфа о сельском домике, телепортированном из другого времени года, набрал еще двенадцать лайков.