Анатомия «кремлевского дела» - страница 11

Шрифт

Интервал

Вождь и не думал скрывать своего раздражения по поводу писаний Енукидзе, и тот понял, что нужно срочно оправдываться (Енукидзе в то время приходилось параллельно работать над проектом постановления VII съезда Советов, посвященного внесению в Конституцию СССР поправок, касающихся изменения системы порядка выборов органов власти; проект был направлен Сталину 10 января). Шестнадцатого января в “Правде” появляется пространная статья Енукидзе с очередным исправлением ошибок. Но по зловещему стечению обстоятельств в этом же номере главного партийного органа напечатаны сообщения об открывшемся 15 января 1935 года в Ленинграде процессе “Московского центра” (который 16 января и закончился) и о приговорах к различным тюремным срокам и ссылке, вынесенных Особым совещанием НКВД семидесяти восьми сторонникам Зиновьева. И все же казалось, наверное, Авелю Сафроновичу, что досадное недоразумение ликвидировано и вопрос закрыт.

Но для Енукидзе это было лишь началом большого пути – вниз.

Историк Юрий Жуков, получивший широкую известность благодаря апологетической концепции “иного Сталина”, связывает начало “кремлевского дела” с доносом “о существовании заговора с целью отстранения от власти узкого руководства, к которому якобы были причастны Енукидзе и Петерсон”; об этом Сталину будто бы по‐родственному сообщил его шурин Александр Сванидзе в первых числах января 1935 года[17]. Жуков, впрочем, точных ссылок на источник этих знаний не приводит, ограничиваясь туманной формулой “ЦА ФСБ”. Ввиду серьезных сомнений в добросовестности этого историка, верить ему на слово нет никаких оснований. Поэтому зададимся вопросом: что именно могло побудить А. С. Сванидзе (в то время заместителя председателя правления Внешторгбанка) донести на Енукидзе? Пожалуй, единственным поводом для написания доноса могли стать сведения, полученные Александром Семеновичем от сестры, Маро (Марии) Сванидзе, сотрудницы Секретариата Президиума ЦИК, трудившейся под началом Енукидзе (по воспоминаниям Ирины Гогуа, Маро “работала секретарем у Енукидзе по линии Грузии”[18], однако официально числилась переводчицей с 10 ноября 1928 года). Теоретически М. С. Сванидзе как секретарь-переводчица могла каким‐то образом увидеть донесения осведомителя комендатуры Кремля о слухах, распространяемых кремлевскими уборщицами, и сообщить брату о том, что Енукидзе не желает принимать мер для пресечения сплетен. Однако от сплетен уборщиц до “заговора с целью отстранения от власти” путь длинный, и проделать его в одиночку А. С. Сванидзе вряд ли бы дерзнул. Но если бы был иной повод, то и чекисты должны были бы реагировать иначе – начинать следственные действия не с арестов и допросов уборщиц, а с работы по другим “фигурантам”, которые могли быть указаны в доносе Сванидзе. Впрочем, насколько мы знаем, никто из современников публично не упоминал о том, что поводом к созданию “кремлевского дела” стал донос Сванидзе; например, Ежов в ходе многочисленных докладов о следствии по “кремлевскому делу”, говоря о его истоках, использовал нейтральные фразы вроде “стало известно”, “было обнаружено” и т. п. В любом случае в архиве Ежова никаких данных о доносе Сванидзе не имеется. Неужели факт существования доноса чекисты держали в тайне от Ежова? В это трудно поверить – ведь Ежову (чья карьера после февральского пленума 1935 года продолжала стремительный взлет к постам секретаря ЦК и председателя КПК ВКП(б)) дублировали все важнейшие документы по “кремлевскому делу”, направляемые Сталину. К тому же Ежов и сам был в приятельских отношениях с А. С. Сванидзе. Арестованный много позже по делу самого Ежова его племянник А. Н. Бабулин (который постоянно жил у Ежова с 1925 по 1935 год) рассказывал на допросе 18 апреля 1939 года:

Следующая страница