– Эй, полегче! – говорит Спортивная Куртка.
– Пошел ты!
Жесткое столкновение с его плечом подбодрило меня так, как не смогли бы все бутылочки с водой в мире.
– Ты нарываешься, бро? На похоронах? – спрашивает Спортивная Куртка.
Он быстро оглядывается по сторонам, и я понимаю, что он сдерживается только потому, что в нескольких шагах рядом находятся его учителя. Но мне плевать, кто тут есть, а кого нет, я бы с удовольствием нашел повод врезать кому-нибудь прямо сейчас.
– Это прощание, а не похороны, – говорю я ему. – И хватит болтать тут о влиянии моей покойной двоюродной сестры на твои яйца.
Краем глаза я вижу, как девушка в синем платье разворачивается и уходит. Интересно, какое у нее было выражение лица: довольное или сердитое? Спортивная Куртка примирительно поднимает руки, и тут я слышу позади себя: «Лиам?» Я и не заметил, как подошла моя мама. В ее присутствии эти предположительно друзья Элизы съеживаются, как нашкодившие малявки. Вот же – почти взрослые люди, а при появлении родителей ведут себя как малые дети. Я по крайней мере всегда остаюсь самим собой.
– Прошу прощения, что прерываю, – подходит мама, бросив едкий взгляд на Спортивную Куртку.
Мое сердце мгновенно расцветает от любви к ней. Что бы там между нами ни происходило, я ценю в ней это отточенное чутье на тех, кто заслуживает доверия, и то, что она всегда может за милю заподозрить что-то неладное.
– Лиам, не поможешь мне достать кое-что из машины?
Я киваю и иду за ней, не обращая внимания на облачко шепота, которое повисает у нас за спинами. Мы молча выходим из комнаты и, миновав мрачный мраморный вестибюль похоронного бюро, выходим из здания к тому месту, где припаркован внедорожник моего отца. И только тогда она шумно выдыхает и произносит:
– В общем, мне нужна сигарета.
– Ты же не куришь, – поднимаю я бровь.
– Сегодня курю.
– Логично.
Извлекаю мятую пачку American Spirits из кармана пиджака, где она пролежала неизвестно сколько времени, вытряхиваю из нее две штуки и проверяю другие карманы в поисках зажигалки. Мама в ожидании опирается на машину, скрестив лодыжки и подставив лицо солнцу. Я всегда знал, что она очень хороша собой, но сейчас, когда я вижу ее такой, с зажатой между пальцами сигаретой, у меня в груди щемит от восхищения. Она старше, чем большинство мам моих друзей, – все-таки разница между мной и Джулианом была семь лет, – но она и круче их всех. То, как она, одетая во все черное, наклоняется к подставленному мной огоньку, напоминает сцену из какого-то старого французского фильма.