Листовку я машинально беру и смотрю на нее, тупо и устало. Как будто бы этому замерзшему нафиг промоутеру сильно помогло все это, да?
На листовке, при том, какая-то ересь: непонятные линии, похожие на узоры ковра в детстве, обрамляют броский заголовок: “скажи “да” и все поменяется!”
– М-да, – вздыхаю, комкаю бумажку и засовываю поглубже в карман задубелой дуленки, которой уже не один десяток лет, чтобы выкинуть попозже. Этот социальный договор соблюдают, наверное, только те, кто моего поколения и старше, кто застал самое начало промоутерской активности. Мы брали листовки не потому, что интересно, или нужен товар или услуга, а чтобы помочь человеку, который не от хорошей жизни так на хлеб зарабатывает.
– Девушка! Вы только подумайте получше! – вворачивает он мне вслед, и я только плечами передергиваю. Вот привязался!.. О чем думать? Как будто я на самом деле собираюсь на какое-то собрание сектантов, или что там у них?.. Хотя, наверное, любая жизнь была бы лучше, чем моя.
Было бы, наверное, здорово сойти с ума. Просто вот – взять и сойти. Стать городской сумасшедшей. Или спиться. Или еще что-то. Потому что, может, у меня не все мега-плохо, но чаще всего кажется, что просто хуже всех.
Нет, крыша над головой есть. У меня, у мамы, у брата и трех его детей, с которыми мы живем в трешке с одной проходной комнатой. Просто я чувствую себя там никем. Причем, занимающим место и лишним никем.
Нет, работа тоже есть. Только там я совершенно точно никто, и заменить меня – дело двух минут.
Нет, слава богу, хотя бы нет детей от бывших мужей с копеечными алиментами. Просто – нет детей, и чем дальше – тем мне все больше кажется, что я и не успею. Потому то личной жизни на горизонте тоже нет, и вряд ли будет. Лицо начало предательски ползти вниз, и фигура во внезапных областях куда-то поехала, тоже. Это еще не закат – но мое солнце явно ушло из зенита и клонится к вечеру.
40 лет, а что вы хотите, сказал мне мой доктор Г на мои жалобы.
А давайте поймем, чем вы любили заниматься в детстве и юности, чтобы узнать, откуда вы может получить радость жизни, сказал мне доктор П на мой запрос.
Никто из них никак не помог. Моя жизнь, вроде, и не кончена, родное государство и вовсе считает, что мне еще работать столько же, сколько я уже проработала, но я не вижу никакой разницы для себя или для мира между тем, умру ли я сейчас или попозже, через два десятка лет.