С каждым днём желание умереть становится всё сильнее. Это желание тихо сидит где-то в глубине моего сознания, как маленькая искра, которая отказывается гаснуть. Я никогда раньше не думала, что смогу хотеть смерти. Пока я жила с отцом, я думала, что моя жизнь была похожа на тюрьму. Его правила, запреты, постоянный контроль… Мне казалось, что я была заперта в клетке.
Но я ошибалась. Это место, этот подвал, эта боль – вот что такое настоящая клетка. Здесь нет выхода. Нет надежды. Только холод, темнота и бесконечный страх. И я больше не уверена, что хочу бороться.
К боли привыкаешь? Возможно. Я не уверена. Иногда кажется, что она стала чем-то обычным, частью меня. Я больше не кричу так, как раньше. Уже не бьюсь в истерике и не прошу их остановиться. Может, потому что поняла – это бесполезно. А может, потому что внутри меня что-то сломалось.
Я перестала надеяться. Надежда была слабым огоньком, который я берегла так долго, но в какой-то момент он угас. Сейчас я смирилась. Смирилась с тем, что это моя жизнь. Что спасения не будет. Что всё это – мой конец. Но я знаю одно: рано или поздно всё закончится. Они либо убьют меня, либо я сама найду способ уйти. И тогда я встречусь с самым дорогим для меня человеком. С мамой.
Как же я скучаю по ней… Я чувствую её запах, когда закрываю глаза. Слышу её голос в тишине. Она была моей опорой, моим светом. Если есть что-то, что заставляет меня выдерживать это всё, – это мысль о том, что однажды я снова обниму её. Пусть даже на том свете.
Каждый день здесь одно и то же. Они накачивают меня наркотиками, чтобы я не сопротивлялась, чтобы я была тише, слабее. После этого они раздевают меня. Насилуют. Иногда это один человек, иногда несколько. Бывает, они делают это по очереди, иногда все сразу. Я перестала считать, сколько раз за день это происходило. Я даже перестала запоминать их лица.
Если я плакала или кричала, они заставляли меня замолчать. Затыкали рот руками, грязными носками или куском ткани. Их это раздражало, но я знаю, что на самом деле им это нравилось. Они получали удовольствие от моего страха, от того, как я захлёбывалась рыданиями.
Каждый раз они записывали всё на камеру. Холодный объектив, направленный на меня, словно напоминал, что моя боль – их развлечение. Я не знаю, что они делают с этими видео. Лишь один Бог знает, куда они попадают и зачем. Я стараюсь не думать об этом. Но мысли всё равно приходят. И от них становится ещё страшнее.