Сянь-е вернулся в главную комнату, отряхнул пыль с ладоней и сказал: староста, а староста. Ты пока был живой, я тебя ни разу не обидел, ни делом, ни словом. И всю жизнь величал тебя старшим братцем, хотя сам родился на две недели раньше. Если дома у тебя не осталось зерна, так бы и сказал! По твоей милости я впустую провозился тут целый день, думаешь, у меня силы лишние? Думаешь, во всей деревне я зерна не найду?
Староста, конечно же, промолчал.
Не услышав ответа, Сянь-е сердито покосился на старосту и сказал: фу-ты ну-ты, а я ему три земных поклона отбил. Потом шлепнул по морде задремавшего у двери пса и скомандовал: идем! Ни за что не поверю, что в целой деревне для нас зерна не найдется.
Сянь-е затворил ворота старостиного дома, продел дужку замка в петлю и снова отправился на поиски, обошел семь дворов, сбил дюжину замков, обыскал все чаны, горшки и кувшины, смотрел и в шкафах, и за шкафами, и под кроватями, и под столами, в каждый угол заглянул, но не нашел ни зернышка. Из седьмого по счету дома старик вынес фуражные весы и кнут (в том доме жил деревенский возница, и Сянь-е случалось подменять его на облучке), растерянно встал посреди деревенской улицы и бросил кнут с весами на землю: на кой черт мне весы? Кабы нашлось зерно, я б его взвесил, чтобы на будущий год вернуть сколько взял, но где оно, это зерно? Говорит: и на кой мне кнут? Кнут защищает не хуже ружья (как-то раз Сянь-е с одного удара пришиб кнутом волка), но на всем хребте не осталось ни одного зверя, даже зайцы убежали. На кой мне кнут? Ворота по всей деревне рассохлись от жары, между досками появились широкие щели. Сянь-е прищурившись глянул на небо – солнце стояло над самой макушкой, снова пришла пора обедать, но зерном в деревне даже не пахло, и сердце старика затапливало беспросветной тревогой. Сянь-е оставил пса на улице: ты сиди здесь, все равно ничего не видишь, откуда тебе знать, где спрятано зерно. А сам свернул в следующий переулок. Теперь он не ломал все замки подряд, а выбирал только богатые дома, но вот уже третий дом остался позади, а мешок в его руках был по-прежнему пуст. Когда Сянь-е вышел из переулка, его лицо в солнечных лучах отливало мертвенной белизной, старческие пятна сияли ярким пурпуром, а по изрезавшим лицо морщинам растекалась густая и горячая безысходность. Из последнего дома старик вынес горшок с полпригоршней соли. Взял из горшка одну крупинку, рассосал ее во рту, подошел к слепому псу и положил вторую крупинку ему на язык.