– Изрезать? – растерялась я. – Но зачем?
Изображение красивого сада, кропотливые мелкие стежки – это не то, что нужно октарианским покупателям. Им нужны были лишь камни, а не искусство.
– Так сделай это сам, – высокомерно сказала я.
– Лина-Лина… – с пугающим смехом произнес он. – Если драгоценности не будут отделены от гобелена, я не смогу получить свои деньги. А если я не получу свои деньги, то для тебя все обернется очень плохо. Как и для твоей сестры.
Хоть я и привыкла уже слышать эту угрозу, каждый раз меня бросало от нее в дрожь.
Калмин указал на свой стол.
– Проследи, чтобы все было сделано к восходу солнца, – сказал он, переводя взгляд на Асину. – Проследи за ней.
На ее лице появилось выражение раздражения и досады, и я испытала от этого злорадное удовольствие. Делано улыбнувшись Асине, я решила растянуть уничтожение гобелена на всю оставшуюся ночь.
Спустя несколько часов кропотливой работы у меня адски заболели глаза.
Асина чуть было не уснула в кресле Калмина, но быстро пришла в себя с первыми лучами солнца и снова стала буравить меня пронзительным взглядом.
На гобелен были нашиты сотни драгоценных камней, и все они теперь лежали на охапке разорванных нитей. Прекрасный сад превратился в россыпь разноцветных камушков. У меня сжалось сердце. Я понимала, что это неправильно, совершенно неправильно… Но что мне оставалось делать?
Не могла же я пожертвовать жизнью сестры ради гобелена.
– Все.
Закончив работу, я поднялась и, не дожидаясь ответа Асины, вышла за дверь.
Я ожидала, что она потребует убрать за собой все обрывки, но, к моему удивлению, женщина не стала этого делать. Я без помех прошла узкими коридорами, которые уже год как являлись моей тюрьмой.
Стены были увешаны бесценными фресками и картинами, взятыми, а точнее, украденными из всех музеев этого континента.
Я вошла в свою жалкую комнатушку, не обратив никакого внимания на Чернокрового, стоявшего в нескольких метрах от моей двери. Я не знала, кто занимал эту комнату до меня, но, видимо, кто-то тут жил, ведь Чернокровые постоянно брали заложников.
В моей спальне было пусто и голо. Только рваное одеяло на полу, ящик с одеждой и ведро с мутной водой для умывания. На стене висело небольшое зеркало, давно потрескавшееся.
Переодеваясь, я старалась не смотреться в него. Что можно было увидеть в этом заляпанном стекле, кроме бледного лица, на котором отражалось чувство вины и отчаяния?