Я сам не раз испытывал на себе разрушительную силу страха, каждый раз замечая странную закономерность: чем больше я чего-то боялся, тем больше была вероятность того, что именно это меня настигнет. Я боялся ограблений – меня грабили трижды. Боялся чаек – они постоянно докучали мне, где бы я ни оказался. Боялся рутины – и погряз в ней по самую шею. В детстве я боялся расставаться с мамой. Мне казалось, что если я потеряю ее из вида, она может никогда больше не вернуться – и однажды она не вернулась. Я боялся пройти мимо своей жизни – и меня все чаще преследовало чувство, что именно это и происходит.
Я встал и направился в спальню, но по пути остановился у приоткрытой двери в ванную. Лорен чистила зубы, невидящим взглядом уставившись в зеркало. Не заметив моего присутствия, она умылась и распустила волнистые волосы, которые рассыпались по ее плечам мягким каштановым каскадом. Затем не без труда расстегнула пуговицы на блузке и бросила ее в корзину для грязного белья.
Я подошел и нежно обнял жену сзади. Она подпрыгнула от неожиданности, словно возвращаясь из далекого тумана неведомых мне мыслей. Я опустил одну руку ей на грудь и почувствовал, как теплый сосок мгновенно затвердел в моей ладони, а второй рукой приспустил ее брюки. «Поль, уже поздно», – прошептала она, но вместо ответа я поцеловал ее в шею и прижал к себе. Она сдалась, закрыла глаза, едва заметно улыбнулась и снова унеслась далеко-далеко от меня, а я остался наблюдать в зеркале за тем, как два тела, некогда сливавшихся в единое целое, молча занимаются любовью.
На следующий день я проснулся до восхода солнца. Мне снилось, как Вера в белых кроссовках танцует танго в горячих объятиях аргентинского нейролингвиста. Взглянув на будильник у изголовья кровати, я понял, что проспал менее трех часов, и снова закрыл глаза в надежде уснуть, хотя заведомо знал, что это бесполезно. В отличие от Лорен, которую алкоголь погружал в глубокий беспробудный сон, меня он, наоборот, повергал в некую летаргию наяву, непременно дополненную глухой головной болью.
Я сел на краю кровати и, немного подождав, когда мир вокруг перестанет вращаться, отправился на кухню и поставил на плиту маленькую гейзерную кофеварку. У нас была отличная кофемашина последнего поколения, но она почему-то не внушала мне доверия. Она казалась мне слишком совершенной, а ее кофе – чересчур бесхарактерным. Поэтому, когда я завтракал один, я всегда отдавал предпочтение своей старенькой верной итальянке, купленной на марсельском блошином рынке много лет назад. Мне нравился сам процесс: со скрипом откручивать верхушку, заливать воду, ложкой аккуратно накладывать и утрамбовывать молотый кофе, а потом садиться и терпеливо ждать, когда послышится клокот заваривающегося напитка, а дом наполнится знакомым с детства ароматом.