– Это глупо, – перебил ее отец, услышавший наш разговор. – Невозможно владеть всеми языками на свете, нелепо ограничивать себя происхождением автора.
– Может, и глупо, но я говорю, что думаю.
– Я знаю. Ты всегда говоришь, что думаешь, – ответил он и, неся перед собой две огромные коробки, исчез в подсобке.
Я не знал, хотел ли он ее уколоть или сделать комплимент. В глубине души я был согласен с отцом, но не признался бы себе в этом. Я не понимал маму, но не смел думать, что какие-либо ее слова могут быть глупыми, и мне стало неловко. Мне казалось, ее задели слова отца, и в попытке заполнить повисшую тишину я, сам не зная зачем, сказал:
– Мам, а если я выучу, например, английский и переведу для тебя Шекспира и Агату Кристи, ты будешь их читать?
– Конечно, буду.
– Но это же тоже будет пережеванная пища.
– Но она же будет пережевана тобой, а это меняет все. В слова Шекспира будет добавлена чуточка души моего сына. Это же мечта! – улыбнулась она мне. Ее глаза светились лаской и искренностью. Я знал, что она говорила правду. Мама всегда говорила только правду.
Так несколько лет спустя я стал переводчиком.
Со дня вечеринки у Несбиттов прошло более четырех месяцев. Я хоть и вспоминал о Вере, но все реже и реже. Ее черты постепенно стирались из моей памяти, как смывается волной рисунок на песке, и у меня уже не получалось отчетливо представить ее лицо. Ясно я помнил только ее светло-карие глаза и ботинки на плоской подошве им в тон.
Жизнь покорно текла по привычному руслу. В июле мы съездили в отпуск в Англию к родителям Лорен и даже успели вырваться вдвоем на берег Северного моря, оставив детей на выходные с бабушкой и дедушкой. Моменты наедине в последнее время выпадали на нашу долю настолько редко, что мы отвыкли от общества друг друга. Подобно недоступной роскошной вещице, о которой мечтаешь, но когда она у тебя появляется – не знаешь, что с ней делать, мы неловко вертели в руках хрупкие мгновения тишины, заполняя повисшие паузы разговорами о дочерях, от которых так хотели отдохнуть.
По возвращении домой я продолжал работать, жонглируя переводами рекламных кампаний прохладительных напитков, революционного моторного масла и гигиенических прокладок. Благодаря приятной поездке, размеренному расписанию и теплым солнечным дням я приблизился к состоянию, которое можно было назвать душевным равновесием. Я даже боялся себе в этом признаться, чтобы не спугнуть столь непрочное и непривычное для меня чувство.