– Никто, никогда не узнает, кем я был бы, – оборвал Марк мать, подобрав с пола бумажную стрекозу, поделку брата.
– Удивительно, как это Костику удаётся так склеивать… С первого взгляда она кажется живой… А если присмотреться, то… Крылья, одно уже, второе длиннее… Лапы кривые… И что с неё…
Швырнув стрекозу на залитый солнцем подоконник, он покачал головой и продолжил свой бутафорский поиск.
– У каждого своё предназначение, сынок, – прошептала Екатерина Евгеньевна, прижав Марка к себе. – Я хотела, чтобы ты выздоровел, чтобы ходил, чтобы ни от кого не зависел… Мы с папой делали всё ради тебя… Возможно, этого было недостаточно… Пожалуйста, извини…
Марк чувствовал тёплое мамино дыхание, ласкавшее с каждым произнесенным словом его макушку, трепетное биение её сердца, терпкий запах охры. Ему было жарко, душно в этих сковывающих объятьях, из которых не терпелось ускользнуть поскорее.
– Мама…, – начал было, пытаясь вырваться.
Но в тот же самый момент из кухни донёсся гулкий звук разбитого стекла. Затем на несколько секунд в квартире наступила такая гробовая тишина, что можно было разобрать, о чем говорили соседи сверху. Тишина, которая настораживала и пугала.
В памяти почему-то вспомнился тот летящий по серому, нависшему над окопом небу, снаряд. Вспомнилось вот такое же, как сейчас, лютое напряжение ожидания следующей секунды. Пронесёт или зароет тебя в землю окончательно?
– Бездарь, что я тебе говорил? Не ставь себе под руку чашку… Машешь своими граблями… Что ты тут делаешь? Ешь? – наконец раздалась целая канонада, – Зачем сюда пришел? А это что горит? Пошла красавица, бросила на огне котлеты… Катя… Кать…
Этот монолог, состоящий из каких-то обрывочных фраз, ругани, непонятных вопросов сотрясал воздух, как взрывная волна, которая рушит всё на своём пути, проникая в трещины сознания.
Наспех поцеловав сына в лоб, Екатерина Евгеньевна сказала немного поникшим голосом:
– Ладно, Маркуша, пойду разбираться, что там такое творится… Ищи свою книгу и подъезжай на завтрак…
– Мама, закрой, пожалуйста, дверь… Сейчас буду, – отозвался Марк, перекладывая книги.
После щелчка дверной ручки он бросил это ненужное дело, откинулся на спинку коляски и, глубоко вздохнув, закрыл глаза, будто бы собираясь нырнуть на глубину. Туда, куда бы не доходила бесконечная суета дней. Там, где не было бы ни душевных мук, ни телесных страданий, ни распрей, которые порой доводят до слепой паранойи.