Луппе остановился.
– Что же ты? Идем обедать.
Луппе покачал головой.
– Не хочу, – сказал он, потупив взгляд.
– Что значит «не хочу»? – строго спросила мать. – А ну, марш в дом.
Луппе переминался с ноги на ногу.
– Ну? Я долго буду повторять?
Взглянув на мать исподлобья, он снова повесил голову.
– Что это у тебя на шее? Ты зачем это повязал? Это что, ткань из комода? Ну же, негодник, немедля отвечай мне!
Не поднимая головы, Луппе виновато кивнул.
Мать глубоко вздохнула:
– Нельзя тебя оставить ни на минуту… идем обедать… горе ты мое.
Луппе закрыл за собой калитку и, надув губы, поплелся следом за матерью. Сняв в сенках обувь, они поставили ее на клеенку и зашли в дом. На кухне хлопотала бабушка. Накрывая на стол, она по-старчески кряхтела. За столом сидел отец и бегло прочитывал статьи из свежей газеты. Недовольно зыркнув на внука, бабушка указала ему на место за столом. Он послушно сел рядом с отцом.
Уверенно орудуя половником, бабушка разливала суп по тарелкам и ставила их перед каждым членом семьи, начиная с отца, строго по статусу. Луппе находился в самом низу этой иерархии. Увидев плавающий в тарелке лук, он сморщился и попытался выловить его ложкой.
– Ешь, – строго сказала бабушка, – хлеб бери… свежий, мать купила.
Луппе взял хлеб и, откусив кусок, медленно стал его пережевывать.
– А ну ешь, кому говорю! – сурово произнесла бабушка. – Кости одни, худой, как дьявол.
Луппе неспешно вылавливал из супа картошку и высасывал жижку, оставляя на дне тарелки капусту и лук.
– Консервы сегодня давали, – сказала мать отцу.
С аппетитом поедая обед, тот одобрительно кивнул.
– Вот как есть надо! – глядя на зятя, сказала бабушка и, переведя взгляд на внука, добавила: – А не как ты – ковыряешься.
Через несколько минут из школы вернулась Сесилия.
– За стол садись, – сказала ей мать на испанском.
– Не хочу, я в школе поела.
Сесилия намеренно говорила с матерью по-русски, демонстрируя свойственный ее возрасту максимализм. Дернувшись, она зашла в свою комнату, достала из ранца тетрадь, ножницы, клей и вырванную из молодежного журнала страницу, принялась составлять композицию для обложки личного дневника.
Сесилия взрослела гораздо быстрее, чем девочки в ее классе. Подростковые гормоны, разгоряченные мексиканской кровью, уже давно кипели. Вдобавок ко всему Сесилия была недурна собой. Ее смуглая кожа, роскошные волосы, огромные карие глаза и ярко выраженные женственные формы часто вынуждали старшеклассников выворачивать шеи ей вслед. Вместе с тем ее характер оставлял желать лучшего. Порой она была настолько несносна, что окончательно выводила мать из себя. Впрочем, в такие минуты мать и дочь поразительно походили друг на друга. Перепалки всегда велись на повышенных тонах и прекращались лишь тогда, когда в ситуацию вмешивался отец. Только он мог приструнить дочь и заставить ее делать то, что было необходимо.