Мельник проснется, в зеркало глянет, сам себя не узнает. Не мужик отражается, а неведомое существо неопределенного пола, хоть юбку надевай для пущего эффекта. Сплюнет, герой наш, рукой пахнет, обувку нащупает, да ноги в голенища сунет, а вместо обувки горшок.
– Ох взялись за меня нечистые! – схватился за голову мельник. – Ох спасу нет. Пройду к батюшке, может совет какой даст.
Сказано – сделано. Обулся, оделся, да вон из избы.
Шишига за ним. «Это чего удумал! В церковь!» – бормочет про себя. – «Я тебе не только космы заплету, я…»
Выбежала она вслед за мельником, глядь, а возле дороги пыльной, мужчина красавец сидит. Сам невысок, но нос! Геройский нос. Самостоятельный. Сам по себе вертится. Всплеснула Шишига руками, да вмиг про мельника позабыла. Пригладила волосы, наготу прикрыла, но не совсем, чутка тела синюшного оставила для соблазну, и к герою своих грез.
Подбежала, позу соблазнительную приняла, и волос спутанный расчесывать стала, а сама так глазками белесыми и стреляет. Нос Шиша дернулся, встрепенулся, надулся как огурец семенной. Тут и сам хозяин «шнобеля» внимание обратил на «красавицу».
– Ух ты! – подпрыгнул тот, да руками всплеснул.
– А то, – выставила на показ ножку костлявую Шишига.
– Ох ты! – Шиш к ней бросился.
Шишига ручки раскинула, губки тонкие в дудочку свернула и глазки прикрыла. А Шиш мимо пролетел.
– Не поняла, – обернулась Шишига.
А возлюбленный ее уже подле мужиков хмельных пританцовывает.
– Ах, так! – Шишига волосы откинула, всю себя на обозрение предоставив.
Не обратил на нее внимание Шиш, ему компания хмельная – ближе. Воротилась Шишига «не солоно хлебавши». Сидит за печью, подвывает.
Тут мельник вернулся. Посудой зазвенел. Шишига лишь ножки в коленях согнула, да к себе поближе притянула. Волосами накрылась, сидит, всхлипывает.
Вкусным потянуло. Раздвинула Шишига волосы, смотрит, блюдце с молоком свежим на столе стоит. Шишига вмиг к нему. Лизнула. Улыбнулась и все выпила. «Неужто за ум мельник взялся?» – задумалась Шишига, губы вытирая. Мельник и вправду после беседы со святым отцом, переменился. Хозяйствовать принялся. Шишига пакостить перестала, начала помогать одинокому мужику. А по вечерам продолжала к дороге бегать, к «жениху» стало быть. Только не отвечал взаимностью Шиш.
Наступила зима. Людей меньше стало по тракту ходить. Заскучал Шиш, про «подругу» вспомнил. Но сам не идёт. Гордый. Сидит в сугробе, только нос торчит. Учуял шнобель дух живой. Выскочил Шиш и давай куролесить, такую пургу поднял, страсть. А в это время шел по дороге дед Карачун, да сбился с пути. В лес направлялся. У самого мешок на плече, гостиницы зверятам нес, а пурга все снегом замела! Вот как Шиш порезвился.