Поймав себя на мысли, что он стал впервые во взрослом возрасте задумываться о делах божественных здесь, в тюрьме, Вислав усмехнулся. А после сделал ещё подход отжиманий, и отметил снова, как ему не хватает свежего воздуха в этом каменном мешке.
На обед, как вчера и все дни до того, дали пшеничную кашу со свиным салом, лук, хлеб и пиво. Чувствуя приятную тяжесть в желудке, он разрешил себе вздремнуть. На ужин была селёдка и репа. Из-за самого существования такого ужина, в коем солёная рыба покоится в одной миске с масляной репой, Вислав хотел поклясться никогда не садить врагов в темницы – убивать всех на месте. Из милосердия.
«Никто не заслуживает изведать это», – думал Вислав, с отвращением глядя на плавающую в масле и соке репы рыбу.
Вечером он расхаживал по темнице туда и обратно, вертя кистью так, будто держит меч. Княжич Вислав вспоминал своё отрочество и старого фехтмейстера Олафа. Многоопытный вояка, учивший его мастерству меча, возился с ним больше, чем Венц и Земобор, и чем дядя Ватлав. Когда фехтмейстер решил уйти в братья Ордена Игнингов, Виславу хотелось зареветь. То был третий раз, когда слёзы просились наружу. Страшнее было только когда умирал дед да когда ушла из мира матушка. Мерзко тревожно стонало сердце юного княжича Вислава, когда Олаф собирал вещи, чтобы уйти с гостившими тогда в Драконобойце рыцарями–игнингами.
«Да куда ты, старый, пошёл? – говорил тогда отец, король Рогда́й – Ты чудовищ-то убивал когда? Всю жизнь только соседам с Гарда́рии, Веско́нии, да Фе́ннрии кровь со мной пускал! Будешь только обузой для профессионалов! А как тролли с кикиморами рыкнут, дак сразу и портки обгадишь!»
Олаф тогда только хмыкнул да сказал, что нужно и О́даль исполнить – наследие миру оставить. И что благороднее истребления чудовищ дела в мире нет.
– А какой прок от того, что я в землю феннрийцев, гардаринов, да весконцев отправлял? – говорил фехтмейстер королю. – Что, лучше кому жить стало? Они такие ж люди как мы.
– Прок такой, что земли у нас больше стало! – отвечал Олафу отец. – Что дёргаться на нас боятся! А ты, что, на старости лет, во младенцы превращаешься? Головой забыл как пользоваться?!
Вислав, которому тогда было лет четырнадцать, хорошо запомнил их разговор, особенно в память врезались слова Олафа, которые он спокойно произнёс сразу, как отец закончил гневную тираду: