На удивление, несколько следующих дней я почти не вспоминал о Сентидо. В мою жизнь вернулись такие бытовые проблемы, как суд с соседями и выплата ипотеки. У меня состоялся напряженный разговор с судебным приставом. Тот интересовался моими доходами и планами погашения долга перед соседями. По расчетам, я мог откладывать не более двух сотен в месяц. Так, моя зарплата делилась на три равные части: жизнь, ипотека и долг перед соседями. Числа приставу не понравились. Он заявил, что на его работе любят, когда должник начинает живо отдавать запасенные средства. Потом, когда они кончатся, можно и потянуть лямку. Но сначала, будь добр, отдавай накопления. Пристав заключил официальным тоном, что по закону он может арестовывать до половины заработной платы, но пойдет мне навстречу и даст месяц на внесение существенной суммы. Чтобы лучше меня простимулировать, он упомянул о том, что вводит всем подопечным запрет на выезд из страны, но снимает его как только увидит рвение отдавать долг.
Знакомый криминолог рассказывал, чем отличается занятый человек от безработного. График самоубийств среди безработных напоминает прямую линию в течение всей недели, в то время как аналогичная диаграмма среди занятых людей имеет пик в субботу и воскресенье. Я не собирался убивать себя, но даже если бы захотел на этой неделе у меня все равно не было времени. В выходные я шел в банк для получения потребительского кредита на пять тысяч. Такую сумму назвал пристав как минимальную для первого раза. Попадание во вторую денежную кабалу для погашения первого кредита, конечно, тоже можно классифицировать как самоубийство, причем особо извращенное, с элементами мазохизма и получения удовольствия от собственной ущербности. Но, признаться, я не очень понимал, где еще взять денег. Я никогда не жил в явном достатке и никогда не питал иллюзий о финансовом благополучии врача. Бедность порождает еще большую бедность. Я привык жить, сводя концы с концами, поэтому сейчас находился в банке в надежде решить хотя бы отчасти, а вернее, отсрочить, свои финансовые проблемы. Через час, по итогу общения с банковским клерком, из-за плохой кредитной истории заем мне не одобрили.
Я сидел в кафе недалеко от банка. Не знаю, насколько сильно я тогда переживал по поводу денег. Вроде кредитная нагрузка представлялась неподъемной. С другой стороны, я знал, что из квартиры меня не выселят, всю зарплату списывать не будут. Я не смогу сделать ремонт в квартире или выехать в другую страну. Но это же не конец света. У меня застучало в виске, и в глазах стало пульсировать так, что пришлось невольно закрыть их. Я почувствовал слезу, которая сначала собралась на краю зажмуренных век, а затем скатилась до подбородка. Меня дико раздражало, что ближайшие пять, может, восемь лет, я буду выплачивать кредит. Раздражало быть должным, обязанным. Раздражало платить за квартиру, которая мне даже не нравилась. Раздражали затопленные соседи, которых я даже не знал и не знаю до сих пор. И в то же время меня бесила незначительность происходящего. Для соседей я был одним из десятка проблем в их жизни, для пристава – одним из нескольких сотен его должников, для города – одним из тысячи жильцов, для банка – одним из миллиона потенциальных заемщиков.