Тонкими дрожащими пальцами, унизанными перстнями, Ипполит Аркадьевич вытянул из кармана одноразовую маску черного цвета. Нижняя часть лица слилась с воротником бадлона. Внушительный нос оттянул полипропилен. Драматично искривились мефистофелевские брови.
Из-под маски он провыл:
– Меня сейчас вырвет.
– Стой тут, – велела Полина.
Дальше пошла одна.
Запах привел к высокой двери и стал совсем уж невыносимым. В створке виднелась щель – пробитая, похоже, топором. Разило оттуда премерзко, будто кто-то на несколько дней оставил на солнце освежеванную тушу. Полина коснулась двери и взглянула на левую руку. Алый цвет перчатки, как всегда, взбодрил и напомнил о главном: кровь уже пролилась. То, что будет дальше, не является чем-то неправильным. Стянув перчатку, Полина сунула ее в карман платья, засучила рукав и вошла. Левую руку – серую, покрытую трещинами и опутанную черными венами – дернуло от нехорошего предчувствия.
Первым в глаза бросился стол, накрытый как для ужина. Для странной, жуткой трапезы. Полина шагнула к нему, но заставила себя остановиться. Вначале нужно было осмотреться. До главного блюда (Полина поморщилась от собственной мысли) она еще доберется.
Взгляд заскользил по комнате.
Стены и потолок обшиты панелями из бука или дуба, покрыты резьбой, по углам опутаны паутиной. Слева возвышается пара массивных буфетов. У печи, повернутые друг к другу, стоят кресла, закрытые пожелтевшими от времени чехлами. Над комнатой парит большая хрустальная люстра с многочисленными подвесками. Легко представить, как этот водопад играл когда-то праздничными бликами, стоило солнечному свету коснуться его. А сейчас и хрусталь грязен, и света недостаточно. Большое окно заколочено, как и везде в доме, – Полина видела снаружи, когда подъезжали. Плотник сделал работу кое-как, прибил доски вкривь да вкось, явно наспех. Торопился он неспроста. Собственно, по той же причине, по которой дача до сих пор не разграблена. Сюда больше не ходят: не обнаруживают на картах, сбиваются с пути, внезапно забывают о ее существовании. А те, кто успел посетить проклятый дом до того, как менделеевцы запечатали его, расплатились за любопытство жизнью.
По столовой разбросаны лучи, в них крутится пыль. Там, снаружи, не по-петербургски погожий апрельский день и сосны подпирают синее небо. А тут, внутри…