Тётушка Астрид недовольно цокнула языком.
– Несомненно, что это траур для семьи, ведь такую дочку отдают…, – начала она, но, кивнув в сторону рядом стоящего столика, заговорила о другом, – Не стала сегодня ничего печь. Жара измором водит. На столе холодный чай с лимоном, да нарезка из двух сыров и ветчинки. Хлеб свежий, Наида утром приносила, за сына своего просила.
Я молча кивнула, и, привстав со своего места, не спрашивая, налила чашечку тётушке Астрид. Если и пить чай, то в компании. Протянув ей кружку, я дождалась, пока тётушка примет её из моих рук и, проследив за её движениями, налила чай и себе. Соорудив нехитрую закуску из хлеба и ветчины, плюхнулась обратно на скамью.
– Ныне Весть гуляет, – помолчав некоторое время, с непонятной досадой произнесла тихим голосом тётка.
Я, жуя хлеб, вопросительно глянула на неё, ожидая продолжения. Но, тётушка Астрид, еще больше погружаясь в собственные мысли, не спешила с рассказом. Лишь сейчас я заметила лёгкое беспокойство в её глазах и нервное поглаживание ручки фарфоровой кружки. Да и у калитки меня не встретила, хоть и знала, что явлюсь я в назначенный день. Живём рядом, а видимся один раз в полгода – эка невидаль не встретить своего ребёнка?
– Что за весть? – переспросила я, поежившись. Придерживая краешками пальцев хлеб и ветчину, тыльной стороной ладони стряхнула крошки, на столько, на сколько было возможно. В другое время меня бы отчитали за отсутствие каких-либо манер, но сейчас взгляд тётки был замутнён, и я точно знала – смотрит она не в даль. Её взгляд устремлен глубоко в себя, цепляясь за ускользающие догадки и мысли, словно ответ был спрятан в ней самой.
На миг, сидя в тени дерева, мне показалось, что бушующее море красок и звуков смолкло, оставив после себя неприятное послевкусие. И солнце уже не так жжётся, и пчёлы улетели по своим пчелиным делам, оставив двух родственниц на обсуждение свежих слухов.
Я заёрзала и предприняла еще одну попытку разузнать, о чём же всё-таки толкует моя попечительница.
– Астрид, – мягко начала я, впервые за долгое время обратившись по имени, – Что происходит? Что за весть? Кто-то что-то сказал?
Тётка, дернувшись, заморгала, и с каждым взмахом ресниц её взгляд приобретал всё большую ясность.
– Не новость, девочка, – тихо ответила мне тётушка, и я выдохнула, радуясь, что мне не придётся выводить её из мыслительного вихря, – А Весть. Госпожа Весть.