– Увы. Да.
Слова отца прозвучали в ушах сына так, словно донеслись сквозь семь закрытых дверей.
– То, что люди у машин так скоро расходуются, Фредер, свидетельствует не о прожорливости машин, а о несовершенстве человеческого материала. Люди – продукты случайности, Фредер. Существа одноразовые, переделке не подлежащие. Если обнаружишь у них дефект отливки, на переплавку не отправить. Хочешь не хочешь, используй их такими, каковы они есть. Хотя статистически доказано, что производительность бездуховных работников от месяца к месяцу снижается…
Фредер рассмеялся. Смех, слетавший с его губ, был до того сухой, деревянный, что Иох Фредерсен рывком поднял голову и, прищурясь, взглянул на сына. Бровь медленно поползла вверх.
– Ты не боишься, отец, – если допустить, что статистика права и люди изнашиваются все быстрее, – что в один прекрасный день больше не останется пищи для божественных машин-людоедов и что Молох из стекла, резины и стали, Дурга из алюминия с платиновыми венами поневоле умрут жалкой голодной смертью?
– Резонное допущение, – сказал мозг Метрополиса.
– И что тогда?
– К тому времени, – отвечал мозг Метрополиса, – наверняка уже будет создана замена человеку.
– Усовершенствованный человек, да?.. Машиночеловек?
– Пожалуй, – согласился мозг Метрополиса.
Фредер отвел со лба потные волосы. Наклонился вперед, так что отец ощутил его дыхание.
– Тогда позволь сказать тебе только одно, отец, – прошептал он; на висках змеились голубые жилки. – Позаботься, чтобы у этих машиночеловеков не было головы или хотя бы лица. Или дай им лицо, которое всегда улыбается. Или лицо фигляра. Или надень каждому шлем с опущенным забралом. Чтобы их вид никого в ужас не повергал! Ведь когда шел сегодня через машинные залы, я видел мужчин, стерегущих твои машины. Они знают меня, и я здоровался с каждым. Но ни один мне не ответил. Слишком уж рьяно машины пожирали их нервные волокна. И когда я смотрел на них, отец, с близкого расстояния, вот как на тебя сейчас, я видел себя, видел собственное лицо… У каждого из тех, отец, что отбывают срок у твоих машин, мое лицо… лицо твоего сына…
– Тогда и мое тоже, Фредер, ведь мы с тобой похожи, – сказал владыка великого Метрополиса. Глянул на часы и протянул руку. Во всех помещениях Новой Вавилонской башни вспыхнули белые лампы.