Помещение было освещено тускло, и в подвижном воздухе потолок, казалось бы способный выдержать тяжесть всего земного шара, словно пребывал в вечном падении.
Тихий вой вокруг, даже дышать трудно. Ведь каждый вдох как бы пропитан этим воем.
Из пастей труб вылетал загнанный сюда, в глубину, утрамбованный воздух, уже использованный, исторгнутый из легких великого Метрополиса. По другую сторону помещения его с жадностью всасывали пасти других труб.
Посередине восседала машина патерностера. Она походила на Ганешу [5], бога с головой слона. Поблескивала от смазки. Посверкивала полированными деталями. Под сидящим корпусом, под головой, опущенной на грудь, в платформу по-гномьи упирались скрюченные ноги. Корпус и ноги были неподвижны. Лишь короткие руки поочередно ритмичными толчками двигались вперед-назад, вперед-назад. Блеклый, но колючий свет искрился в игре хрупких сочленений. Пол, каменный, бесшовный, вибрировал от толчков машины, что высотой была меньше пятилетнего ребенка.
От стен, в которых пылали печи, разило жаром. Запах шипящей горячей смазки толстым слоем висел в зале. Даже бешеный поток воздуха и тот не мог истребить удушливый смрад. Даже вода, что опрыскивала помещение, безнадежно боролась с яростью раскаленных стен и, насыщенная масляным чадом, испарялась в этом аду, не успевая защитить от ожога кожу людей.
Люди тенями проплывали-скользили мимо. В их движениях, в их беззвучном скольжении сквозила тяжеловесная призрачность водолазов-глубоководников. Глаза у них были открыты, будто вообще никогда не закрывались.
Посередине, рядом с маленькой машиной, стоял мужчина, одетый как все рабочие Метрополиса: от шеи до щиколоток в синей холщовой робе, босые ноги в грубых башмаках, волосы прикрыты черной шапкой. Бешеный поток воздуха обдувал его фигуру, складки робы полоскались. Рука мужчины лежала на рычаге, взгляд прикован к часам, стрелки которых трепетали, как магнитные стрелки компасов.
Не сводя глаз с этого человека, Фредер ощупью пробирался к нему. Лица не видно. Сколько ему лет? Тысяча? Или нет и двадцати? Шевелит губами, говорит сам с собой. Что он говорит? И у него тоже лицо сына Иоха Фредерсена?
– Посмотри на меня! – сказал Фредер, наклонясь вперед.
Но тот не сводил глаз с часов. Рука по-прежнему лежала на рычаге. Губы что-то торопливо бормотали.