Блин только бутылочку не разлить.
У палатки к Эдику тут же подвалил маленький, толстенький и жутко пахнущий соседней овощной базой мужичок. Не глядя, без разгона, ни о чем не спросив, громко в голос объявил:
– За литру открою. Я раньше в металлоремонте по замкам работал, слесарем, не хрена делать. Можешь засекать, пять минут с моим инструментом. Десять – с твоим.
Литра будет? Стакан откату.
Ну а публика возле палатки, как известно, вовсе и не публика, а народ. Не то, чтобы богоносец, но… Народ у нас в основе здоровый. Вот вы, читатель, спокойно можете быть патриотом безо всяких укоров и уколов совести. Нормально. Берег турецкий, Африка – не. Малая земля, малая родина, маленький человек, и пьет он по маленькой, и шажком двигается умеренным, да. Но – великий народ – воистину! Наше величие – в ничтожестве претензий. По размаху ничтожества нам равных нет и никогда не будет. Народ искушен. Все закивали и равнодушно подались, и приняли шаг назад, и никогда ни до, ни после не был объектом такого пристального внимания невидимый невооруженным взглядом небесный объект аккурат над крышей ректората. Дай бог каждому таких предупредительных манер, да и вообще, за что мы так любим друг друга, как не за такт, предупредительность и готовность уступить?
И если бы не внезапно нахлынувшее дружеское чувство, идти бы самому Эдику обратно, без дружеской поддержки, отдыхать бы ему опять где-нибудь в клумбе, среди малых городских форм, и метили бы его равнодушные уличные кобели, и подозрительно и опасливо обнюхивали бы его чистенькие домашние собачки. А так добрались нормально, каким-то образом по дороге поменяв ртуть на литру, и хотел было слесарь прихвастнуть скоростью работ, но мерить скорость было нечем, и потому бессмысленно.
Что-то явно болталось внутри, шелестело, заставляло биться юные сердца в непозволительно высоком темпе. Ловко крутанув, подстукнув, поддев и зацепив, маэстро картинным жестом, даже не заглядывая внутрь, распахнул дверцу, отвернувшись выпил первый полстакан, хрюкнул, закусил мануфактуркой и изрек:
– Пустышка. По звуку могу сказать – ноль без булды. Ни денег, ни драгметаллов, ни даже выпить-закусить. Зря старался, хотя ..! – и послал второй полстакан догонять.
Но студенты уже распушили стопочку бумаг, на лицах было написано полное разочарование, дрожащие руки и мутные глаза выдавали крайнюю степень отчуждения и даже готовность порвать и выкинуть распроклятые бумажки сами знаете куда. Потому что в общаге мусорного ведра не было с первой недели семестра, – стипендию-то задерживали тогда. Тоска поистине убивала. Фамилии, списки, какие-то значки строительные, в общем, и впрямь пустышка.