– Фома Косой. Признал я тебя.
– Не поопаслился, срядился один, не сказал никому? С самой Ивановки идёшь?
– Раздумывать уж некогда, меня не удержишь. Мои батюшка и матушка помогли. Запрягли лошадь, только и осталось увезти меня.
Фома Косой ускорил шаг, догоняя свою телегу медленно, переведя дыхание, позвал односельчанина:
– Айда в нашу телегу. Блукать будешь.
Матвей не видел ни потного лица Фомы, ни извилистых очертаний дороги, но всё чувствовал и знал, куда ступает нога его.
– Хоть сам я не зряч, но знаю, куда идти, чтоб не споткнуться. А вот и псина прибилась, – ответил добродушно.
Уже впрыгивая в телегу, Фома выкрикнул:
– Вы не стеснены землёю, земли у вас много, и хлебом вы не бедствуете. Зачем в иноки?
Матвей продолжал свой путь, потрясывая бородой; в возвышенной посадке головы угадывался природный ум, в независимом стремлении постичь истину самому – ревнитель уединения.
– Во обители жить надобно мне…
Матвей шёл и чувствовал, как лучи июньского зенитного солнца прямо, не оставляя тени, освещали сей блаженный уголок. Неподалёку от монастыря он присел на камень. Поначалу споткнулся об него, потом решил – это маленький привал. Прислонился головой к посоху, придерживая его рукой. Ни о чём другом не думалось, только о том, что среди яркой многозвучной жизни природы лишь подвиг Спасителя Христа напоминал о мученической смерти будущему послушнику. Тогда, в самый зенит, померкло солнце и сделалась тьма по всей земле.
Поглощённый возвышенными мыслями, Матвей достиг точки соединения чувств земных с небесными. Ему казалось, что с ним говорила его душа, а в голове звучал шёпот Христа: «Свершилось», и разливался тихий и чудный звон незримых колоколов, который должно быть слышали блаженные старцы по ночам, раздававшийся близ пещер, вещая, что здесь воссияет благодатью Божьей иноческая жизнь. «Свершилось» – висело над ним и переливалось будто радуга над рекой после дождя при появлении солнца. Словно сам Христос вёл Матвея к монастырю, освещая дорогу своим шёпотом.
Наконец Матвей очнулся от раздумий, уже прижимая картуз к груди, взволнованно оглянулся в сторону ограды монастыря. Он чувствовал его всей кожей, наложил крестное знамение, поклонился. Вокруг обители кипучая жизненная сила лесов, гор так и играла, шумела дубрава, природа за рекой Самарской блестела всею могучестью летнего убранства, из полей доносился терпкий аромат ядовитого адониса.