«Дорогой Джон, могу ли я попросить тебя по возможности задержать решение по этому делу? Эдуар был развратником и мерзким типом, и я нисколько не сомневаюсь, что он получил по заслугам, но мы не знаем, кто именно с ним покончил. Вопреки всем свидетельствам противоположного, я вполне допускаю, что на спусковой крючок могла нажать и Алиса. Я отошлю тебе подробный отчет сразу же, как только буду им располагать. С любовью, твой брат и слуга Ричард».
Опустив оба листа в приготовленный заранее конверт, он запечатал его, жалея, что не может телесонировать королю напрямую, однако как провести провода через Канал, никто пока еще не придумал.
Герцог рассеянно посмотрел на запечатанный конверт, и на его симпатичное белокурое лицо легла печать задумчивости. Дом Плантагенетов существовал уже восемь веков, и кровь Генриха Анжуйского в его жилах существенно утратила былую силу, однако норманнский род не только сохранялся, но и приумножал былую мощь за счет вливания крови норвежских и датских принцесс. Мать Ричарда, королева Хельга, вдова покойного короля Карла III, знала не так уж много слов на англофренче, да и те произносила с сильным норвежским акцентом.
Тем не менее в произношении, манерах да и самой стати Ричарда, герцога Нормандского, не было ничего скандинавского. Он принадлежал к стариннейшему и могущественнейшему из всех правящих родов Европы и носил христианское имя, весьма прославленное даже в своей семье. Семь королей Империи в разные времена носили его, и по большей части они были хорошими правителями. Даже старый Ричард I, изрядно накуролесивший в первые сорок лет своей жизни, угомонившись, взялся за дело и прекрасно правил отведенные ему двадцать лет. Долго заживавшая мучительная рана, полученная при осаде Шалю, преобразила его к лучшему.
Оставался даже шанс на то, что герцог Ричард получит возможность еще более прославить это имя в качестве короля. Согласно закону, в случае кончины прежнего cуверена парламенту надлежало избрать нового правителя из числа членов династии, и хотя избрание одного из сыновей короля, принца Британского и герцога Ланкастерского, было более вероятно, чем избрание Ричарда, он все равно оставался претендентом на корону.
А пока ему следовало хранить честь имени герцога Нормандского.
Свершилось убийство, а значит, должно свершиться и правосудие. Граф д’Эвре был известен не только строгостью и неподкупностью, но и своим распутством. Пусть он не знал умеренности в поисках удовольствий, но и справедливость его не ведала милосердия. Однако Ричард по мере своих возможностей проявит к его убийце справедливость, быть может, даже прощение.