Надя посмотрела на грим теперь иначе. Что она ей рассказывает – коробка с разноцветными квадратами краски? Пока ничего! Так же в детстве ничего не рассказывали кубики азбуки, до тех пор, пока не научилась девчонка их по-своему складывать.
– Я готова? – робко спросила она у Шовкуненко.
Он закусил губу.
– Держитесь в манеже так, как обычно. Чтобы не было «сорвиголовы» или, что еще хуже, «растерявшейся курицы». Спокойней.
Тон его был невозмутимым, но тем не менее Надя передернула плечами, встала и, метнув на него недовольный взгляд, выскочила из гардеробной. Оставалось не более семи минут. Шовкуненко не нужны были часы: когда в манеже шло представление, время он определял по музыке. В его движениях не было суетливости. Шовкуненко действовал четко, продуманно. Оставалось семь минут, нужно стереть с рук грим. Приготовить дощечку для канифоли, захватить халат и покинуть гардеробную. Однако сегодня он почему-то делал все в спешке. Спешка беспощадно вела к волнению. Нужно стереть с рук грим. Стереть начисто, чтоб руки в работе были сухими, крепкими. А он медлит: ведь только что под его руками дрожали ее ресницы, полуоткрывались губы, пересыхая и делая грим матовым.
Шовкуненко потер пальцами свои губы. Легкое ощущение поцелуя. Он тотчас прогнал его, увидев в зеркале свое лицо. Оно было слишком размягченным. Это не для манежа.
Он прикрыл дверь гардеробной. Пошел, остановился подле занавеса, где Надя в щелочку наблюдала за публикой. Надины плечи были опущены. Дима успокаивал ее:
– Не робей. Ты выбери себе какое-нибудь лицо, которое бодро улыбается, и дуй на него. Там, Надюшка, тыщи две людей. Обязательно есть один среди них, кому понравится все: упадешь – и это любо-дорого будет. Я так всегда. А чего? Законно!
– Приготовились! – гулким шепотом произнес Шовкуненко, и они построились треугольником. Впереди – Надя, за ней – Дима и Шовкуненко.
Занавес распахнулся, пропустив их, и снова бесшумно сомкнулся.
Дима едва заметно подмигнул ей, указывая на зрителей, и еле слышно сказал:
– Нырнули!
Но Надя и не попыталась искать себе опору в густых рядах людей. У нее в глазах стояла пестрая мозаика лиц. Она их видела то отчетливо, то в зыбкой ряби радужного цвета. Нынче работа начиналась с нее. Она пристегнула лонжу. Дима поднял ее рывком на руки, так что Надя подошвами ощутила его ладони. У Шовкуненко на лбу самый высокий перш. Надя видит запрокинутую голову и губы, шевелящиеся, словно Шовкуненко напевает. Надя уже на перше. Свет медленно гаснет. Едва она ступит на макушку, как темь наполнит цирк и только два боковых прожектора, скрестив лучи, выхватят их фигуры, отбросив тени на стены цирка.