Людей они встретили только у самой переправы на другой берег. Пара крестьян в бирюзовых килтах, таких же как у безымянного, но короче, складывала добро на скромную телегу. Гнилое дерево хрустело, однако держалось.
Мужик-крестьянин стащил берет с лысины, уместил удочку с одного края телеги, а с другого – копье и устало почесал ощипанную бороду.
Баба-крестьянка в это время погремела котелком. Положила его на самый верх, туда, где муж бы не достал, и вытерла пот с морщинистого лба, оставив черную полосу.
Когда пара заметила Дира в паре шагов от себя, она открыла беззубый рот и низко поклонилась.
– Швятой Дирнахеил, прощу, благошлави нашу дороженьку, – сказала шепеляво баба и стала хлопотать в телеге.
Отодвинув хвост коровы, которая была запряжена к повозке, крестьянка достала полотенце, развернула и преподнесла хлеб.
«Я не знаю, что есть слава благ.»
Крестьянин вышел вперед и скомкал берет у груди:
– Вы ж дарити подмогу гонимым… Шлете ветер на пути…
Олень смотрел сквозь пару. Голова покачивалась на ветру. Порыв усилился, пушистые кудри задрожали, и малая ворсинка вырвалась, полетела ввысь, к мистическому пурпуру сияния…
И ветер стих.
Спутник Дира прихромал к деревенским, раскрыл кошель на поясе и достал бумагу с зеленым гербом дуба.
– Эта… Мы можем купить ваш хлеб, но не боле.
Баба с мужиком переглянулись и взмолились как один:
– Тогда сведите нас хотя б к белой дороге. Ходят слух, што демоны стали вылезать из холмов. И не абы какие, а сами отродья Балора! – голоса дрожали, и мужик уронил берет. – Наш круг уж к Лироису ушел. Ток мы задержались. Мы… – крестьянка не могла больше говорить и уткнулась в килт; мужик закончил без нее. – Мы дочурку хоронили. Мы совсем одни…
Безымянный посмотрел на опустевшую деревню. Картина страха теперь вылезала из-за углов с письменами, из-под порогов с солью, из запаха можжевельника, тлеющего за щелями домов.
Взгляд безымянного остановился на доме охотника на окраине, но мужчина отдернул его к загруженной телеге. Подломанному копью. Упитанной корове. Неровному колесу.
Он потряс бумагой.
– Не… Не боле.
Баба отдала хлеб, забрала бумагу. Сильно сжала слабыми пальцами – бумага разгладилась, и ни одной складки не осталось на светящемся гербе.
Дир с безымянным обогнули телегу. Переправились по старому мосту на другой берег; в реке плескалась рыба, наслаждаясь жизнью без людей. И они продолжили путь к малозаметному дубу на горизонте.