Человек чувствовал внутри себя невероятный всплеск, но он ощущал только каплю в океане, – хаотичном океана нового с безграничными берегами.
И в этом океане как дельфин резвился незнакомец. Игриво бил по эфиру плавниками и плыл на слышимый только ему запах вишни. Кисло-сладкий свет смешивался с искрами на гладком теле.
– Она приятно пахнет, твое привидение.
«Не правильно так говорить.»
– Да-да, а теперь помолчи. Самое важное.
Запах вишни усиливался, оплетал мягкой струной тело ‘Идиома – до дрожи в коленях. Он не мог и мечтать о том, что чувствовал незнакомец, который добрался до урагана в самом центре океана.
Нечто за гранью взора, перед гранью страстей, обратило на дельфина внимание. Голодный ураган порядка заревел. Незнакомец поделился с ним: выплеснул часть живительной влаги изо рта. И с ее уходом ‘Идиома поколебала несоизмеримая волна отчаяния.
Парень начал задыхаться. Схватился за горло. Согнулся пополам и застонал. Даже он никогда не чувствовал себя столь погребенным. Заживо погребенным под пеленой дикого мрака.
– Ну-ну, выдыхай. Теперь я знаю о ней всё, что нужно…
«Что это вдали кричит?» – Дир указал головой на расколотую гору справа, и шея едва не коснулась земли.
Человек хромал слева, но даже за великой по высоте фигурой оленя видел пурпурный свет. Он опустил взгляд на тропинку. Не желал думать.
– Ну… Мудрецы говорят: это дом богов. Но под конец пятьдесят второй зимы, под конец двадцатого цикла… – безымянный безнадежно высморкался. – Боги мертвы, говорят теперь. Из-за нас. Раньше она напоминала всем, что есть добро. Что есть кто-то, кто борется с концом времен. Теперь напоминает, что есть зло. Конец близок. Так говорят мудрецы.
Дир повернул шею вбок, чтобы лучше видеть дом богов. Маленькие глаза вобрали пурпурный свет и расстелили океаном вокруг изумрудного острова в своем сердце2.
«Люди могут убить богов? Это и есть зло?»
– Эта… Мне не шибко знакомо небесное, моя… Одна женщина говорила, что богов надо питать, иначе они погибнут. Но мы их напитали смертью, и они не устояли. Смерть – зло. Так она говорила.
Они погрузились в тишину. Вокруг холмы сменялись холмами. Цветы – цветами. И тропа сменилась проселочной дорогой. К ним приближалась деревня у реки.
Поселение встречало оживленным запустением. У приземистых домов лежали перевернутые ведра с оторванными ручками; собачьи будки стояли пустые; из курятников не доносилось ни звука; и даже не пахло навозом.