Я кивнул.
– Можешь поиграть в игру на телевизоре. В какую хочешь сыграть? В теннис или в клептоманию?
– В теннис – удивлённо протянул я.
Первые минут пять я наслаждался моментом: держа в руках пульт от телевизора, перемещал вверх-вниз плашку, служившую ракеткой и следил за шариком, и совершенно не понимал, за какие заслуги именно я удостоился такой великой привилегии – не просто не спать после отбоя, а ещё и играть на телевизоре в игру.
До начала моей сознательной жизни оставались считанные дни, до того, как я вынужден был начать с подозрением относиться ко всему, что выглядело на первый взгляд дружелюбным, просчитывать причины, резоны и следствия. Но этот вечер был всё ещё до начала сознательной жизни и я просто радовался, что взрослые разрешили не спать и играть в игру. Как, в общем, и полагается детям.
Но затем кто-то вышел в туалет. Кажется, это был Кетчуп.
– Слышь, а ты не опух тут телевизор после отбоя включать?! – спросил он меня.
– Мне вообще-то разрешил тренер – ответил я
– А если я его спрошу пойду, а? Давай если он тебе не разрешил, то мы всей палатой тебе бегущего осла делаем, согласен? – Кетчуп стал угрожающе нависать надо мной.
– А он ушёл.
– ПАЦАНЫ, ТРЕНЕРА НЕТ!!! – заорал Кетчуп во всю свою лужёную глотку.
Мирно дремлющий корпус лагеря тотчас же превратился в сплошной кавардак. Все высыпали из своих палат и принялись беситься. Старшие с сигаретами побежали к выходу. У меня кто-то выхватил из рук пульт с игрой.
– Короче, ты стоишь на шухере – один из старшаков взял меня за плечо и выпихнул на улицу.
Из сказанного я понял только “стоишь”. Я и встал недалеко от выхода. Гвалт внутри корпуса стоял такой, что слышно было даже с улицы. Я стоял в сумерках северной белой ночи. Меня кусали комары и я, отмахиваясь от них, стал ходить кругами вокруг корпуса. Наконец показалась фигура тренера.
– А ты тут чего делаешь? – спросил он удивлённо меня.
– На шухере стою – честно пояснил я.
– Ах они гондоны! Быстро в кровать!
Я шёл следом за тренером.
– Так, все, блядь! – заорал Владимир начавшей было разбегаться толпе юных борцух – на улицу, быстро! Все, кроме четвёртой палаты!
Четвёртая палата – это была та, где жил как раз я.
Я, лежащий у окна наблюдал, как население остальных палат бегает вокруг стадиона, отжимается, ходит на руках по перекладине футбольных ворот – ночи ж белые… Что произошло потом – уважаемый читатель, полагаю, вполне может предположить, но десятилетний я предположить не мог. По моей детской логике всё было просто: ребята бесились, их застукали, они отгребли. Собственно, и в моей взрослой логике именно так и выглядит наступление ответственности.