Меня тянули дальше, веревка, грубо затянутая вокруг пояса, впивалась в кожу, оставляя кровавые борозды, но это было ничто по сравнению с тем, что мне уже довелось пережить. Я подскакивал на выступах, перекатывался, ощущая, как камни впиваются в бока, разбитую кожу, но не обращал внимания. Это была не та боль. Это не были раскаленные иглы под ногти, не были иглы в позвоночник, не были холодные скальпели, разрезающие плоть в поисках чего-то, что я сам не понимал. Это была просто боль, обычная, земная, не вытягивающая душу с каждым выдохом.
Если меня поймали и собираются вернуть обратно, значит, эти новые тюремщики ведут себя куда мягче прежних. Пусть даже ненадолго, но оно того стоило. Видеть это место, эти стены, наполненные живым светом, было уже своего рода наградой.
Где-то впереди раздалось хриплое бормотание. Тот, кто тащил меня, остановился, пробурчал что-то себе под нос, передохнул и снова потянул вперед. Судя по его дыханию, путь был не короткий, силы покидали его, и он начинал останавливаться все чаще.
А я просто смотрел.
На этот свет.
На эти стены, переливающиеся голубыми узорами.
И думал, что, возможно, впервые за долгое время мне не хочется закрывать глаза.
Наш путь затянулся, превращаясь в бесконечное волочение по влажному, скользкому камню, усыпанному острыми выступами, которые врезались в спину и обрубки конечностей, заставляя снова и снова испытывать вспышки тупой, монотонной боли. Тот, кто тащил меня, делал это не торопясь, с какой-то ленивой осторожностью, будто боялся выронить добычу, но при этом не особенно заботился о её состоянии. С каждой минутой я всё больше начинал сомневаться, что это происходит на самом деле, словно я провалился в очередной круг ада, где пытки заменились постоянным волочением по камню и едким запахом гнили, от которого першило в горле.
Но внезапно всё прекратилось.
Меня резко дёрнули вперёд, заставляя остановиться, и я услышал, как мой пленитель подошёл ближе, словно пытаясь разглядеть моё лицо в полутьме. Я не сразу понял, что он проверяет, жив ли я, но осознание пришло, когда я встретился с его глазами – пустыми, безумными, глубоко утонувшими в морщинистом, замотанном в грязные тряпки лице. От него тянуло смрадом настолько едким, что даже в этом месте, полном вони, его запах выделялся, перебивая всё остальное. Я машинально поморщился, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу, но даже это действие оказалось для него забавным. Узкие, обветренные губы расползлись в жуткой ухмылке, из-за которой на секунду мелькнули его зубы – гнилые, покрытые пятнами, тёмные, словно прогнившие до самых корней.