– Мы там, где должны быть, Дэвид.
– Мы там, где должны быть. И ты должна знать.
Она подняла глаза на мужа. Светлые волосы упали на лицо, но Габриэла не обратила на это внимания. Ее занимало только одно – то, что он сейчас произнесет. Сердце остановилось, губы приоткрылись. Женщина ждала.
– Они возобновляют эксперимент, – чуть слышно прошептал Дэвид. – Я встречался с Нахманом-младшим. Финансирование выделено, работы запущены. Ищут специалистов с нужными профилями.
– И ты?
Он покачал головой.
– К счастью, у меня другая специализация. Но нашу лабораторию перевели. На уровень глубже. Так я и узнал.
Она отшатнулась и посмотрела на мужа с чувствами, отчаянно напоминающими ярость. И боль.
– Зачем ты сказал мне?
– Потому что мы договорились. – Его мягкий голос с еле уловимым акцентом, природу которого Габриэла так и не смогла разобрать за девять лет их брака, за всю подаренную им жизнь, привычно успокоил, охладив звенящие от напряжения нервы. – Сейчас все иначе.
– И респонденты – добровольцы?
Он потупился.
– Не знаю, что происходит там. А у меня… Я работаю на другой стадии технологического процесса.
Габриэла медленно выдохнула и обхватила себя руками. Дэвид не шевелился. Он знал ее лучше всех в мире и понимал, когда не стоит разрушать монолит ее одиночества. Она боролась с эмоциями внутри себя. Как делала всегда. С помощью чего смогла выжить в аду.
– Дэв…
– Да?
– Я люблю тебя. Делай что должен.
Женщина протянула руку, и хрупкие пальчики с аккуратным кольцом на безымянном скрылись в его ладони. В комнате повисла тишина. Но теперь она не звенела, не разрушала, а созидала, огораживая двоих от изменившегося мира. От мира, где всегда есть секретные лаборатории, от мира, где всегда идет борьба за мощь и власть. И ученые находились на острие этой борьбы. Так было всегда. И так будет всегда.
А каждый живет так, как умеет.
После Второй мировой войны
Любовь.
Нежность.
Преданность.
Тяга.
Влечение.
Все это убивалось в лагерях. Все это выжигалось каленым железом, души опустошались. Если твое созревание проходило в аду, ты либо погибал, либо сам превращался в черта. Но почему-то именно те, которые прошли вместе лагерь, те, кто смог выжить в чудовищных условиях, те, кто умудрился стать той самой погрешностью, статистическим отклонением, обещавшим жизнь, сплетались друг с другом в плотный клубок, в котором они уже неотделимы один от другого, в котором каждая мысль является продолжением мысли партнера.