Имя его было Ариэль, и до того дня он ни разу не поднял взгляд от нитей, которые плел. Его пальцы, отливавшие перламутром вечерних зорь, скользили по тончайшим волокнам судеб – золотым, алым, серебряным. Каждая нить пела под прикосновением, рассказывая о радостях, потерях, надеждах тех, чьи жизни они олицетворяли. Он был Ткачом, одним из многих, чье ремесло считалось священным: соединять разорванное, направлять спутанное, смягчать узлы боли. Тысячи лет (или мгновений – здесь эти меры сливались) его крылья, цвета грозового неба, мерно вздымались в такт работе, а разум оставался прозрачным, как родниковый лед. Пока не случилось это.
Все началось с едва уловимой дрожи в кончиках нитей. Ариэль замер, ощутив, как привычная мелодия судьбы вдруг исказилась – будто кто-то вставил паузу в бесконечную песню. Перед ним вилась нить, переплетенная с десятками других, но одна из них, бирюзовая, трепетала странным, неровным светом. Он потянулся, чтобы аккуратно распутать узел, как делал всегда, но в момент прикосновения образы хлынули в него с яростью падающей звезды.
Девочка с глазами цвета той самой бирюзовой нити. Ее смех, разбитый войной. Руки, вцепившиеся в обугленные бревна дома, которого больше нет. И молитва – не к богу, а к небу: «Почему вы молчите?»
Ариэль отдернул пальцы, будто обжегшись. Нити никогда не кричали. Они лишь шептали, пели, иногда плакали – но так, словно слезы были частью мелодии. Это же… это было иначе. Бирюзовая нить пульсировала, словно живая рана, а в его груди, там, где обычно звенела тишина вечности, что-то сжалось, как первый ком снега перед лавиной.
Он оглянулся. Рядом, в сияющем полумраке Ткацких Чертогов, другие ангелы склонялись над своими станками, их крылья мерцали в унисон. Никто не заметил. Никто не услышал. Может, ему показалось? Но когда он снова коснулся нити, голос девочки прорвался с новой силой, смешавшись с воплями тысяч других – тех, чьи молитвы так и не стали благодарностями, чьи судьбы не сложились в обещанную гармонию.
Ариэль впервые за все время отступил на шаг. Его крылья, взметнувшись, задели своды, и с потолка посыпались искры, застывшие в воздухе недоуменными точками. Он попытался вернуться к работе, к убаюкивающему ритуалу плетения, но пальцы дрожали, а бирюзовая нить теперь выделялась среди прочих, как шрам.